Алекс Лоренц - 1994. Русский роман ужасов

Пропало дело.

У подъезда послышались неуверенные, вялые шаги.

– Э, ты че тут ссышь? – голос алкоголика дядь Юры. – Совсем охерел? Места мало, где поссать? – Его язык уже заплетался, хотя время было раннее.

– А ты кто такой, мудило?

– А ну, пшли отсюда! – Юрий был настроен показать свою крутизну. Видимо, не сталкивался еще с этими ребятами. Или просто рамсы попутал.

– Ты кому сказал?!

– Иди суда !

– Н-на тебе! – Удар по лицу.

– Ай-й-й-й! – вскрикнул Юрий.

– Че, крутой, да? На тебе еще, пидорас!

– Дерьмо собачье, а разговаривает…

Юрию всыпали еще. Из его рук выпал металлический бидон. В открытую дверцу подсобки выплеснулась белая жидкость. Молоко.

– Что там происходит? – донесся требовательный мужской голос со второго этажа.

– Валим отсюда, а то сильно задержались, – сказал Махоркин, отвешивая прощальный пендель дезориентированному дядь Юре. Сережины дружки тоже выдали алкоголику по пенделю.

Всхлипывающий Юрий минутку постоял у открытой дверцы, потом вялым движением захлопнул ее, подобрал бидон и поплелся наверх.

Артем и Денис оказались в полной темноте.

У дальней стены началась возня. Послышался странный звук – нечто среднее между болезненным стоном и отрыжкой.

Как будто человек.

А как будто и не человек.

12

Денис и Артем сидели на крыше беседки в детском саду. Это была одна из тех дальних, что скрылись за яблонями от зорких глаз вредных детсадовских дур-воспиталок. Если не шуметь, то останешься незамеченным.

Нет, ну а что, не дуры, что ли? Никто ведь им ничего плохого не делает. Сидим, значит, на крыше спокойно, никого не трогаем. Как будто мы тут ломаем что-нибудь, или водку пьем, или ссым с высоты. Нет, просто сидим. Ну, подумаешь, на крыше. Не сломается этот шифер. До сих пор ни разу не ломался – и не сломается.

В этих трех детских садах столько яблонь с переплетающимися ветвями, что, собравшись толпой, можно разворачивать локальные обезьяньи войны. Одна группировка окапывается в зеленом саду (это потому, что забор зеленый), другая – в синем (синий – по той же причине). Основная цель – выкурить враждебную группировку с ее территории. В ход идет все: яблоки, куски грязи и мха, палки, камни. А кому-то удается наскрести деньжат на петарды.

В девяностые петарды были прибыльным бизнесом. Ларечники, торговавшие китайским дерьмом, поднимали на оторванных детских пальцах и выбитых глазах чертову уйму денег. Только пиво и портвейн приносили больше навара.

Маленькие дешевые петарды продавались связками в сто штук. Сотня рублей все удовольствие. Кто любил растягивать кайф, тот взрывал по одной. Кому нравилось погорячее, поджигали самый длинный фитиль, бросали связку на асфальт и наблюдали, как она трещит искрами, исчезая без следа.

А еще всем нравился до одури запах, который оставался в воздухе от разорвавшейся петарды.

Хуже всего во время локальных войн приходилось детсадовской малышне, в которую чисто случайно летели травмоопасные объекты. Или объедки. Надкусить яблоко, перед тем как размозжить его о чей-нибудь незадачливый череп, – без этого никак.

А воспиталки – те и вовсе становились третьей стороной конфликта. Чтобы противостоять абсолютному злу, две враждующие группировки временно объединяли силы на нейтральной территории и начинали массированный артобстрел.

В тот день обстановка была спокойная. Кроме Дениса и Артема, посторонних в детском саду не наблюдалось. А постоянные обитатели вымерли на время тихого часа.

На одном из балконов соседней пятиэтажки надрывалась из магнитофона баба, которая «одна стою на берегу».

Денис сидел с белым, как погребальная кружевная простыня, лицом и смотрел в одну точку. Артем свесил с крыши ноги и болтал ими. Время от времени его голова вертелась туда-сюда, точно у птицы удода.

Они молчали.

Долго.

– Нет, ты правда видел то, о чем говоришь?! – первым взорвался Артем, по-турецки подобрав под себя ноги.

Денис попытался было ответить, но из горла вырвался сухой хрип. Он откашлялся и произнес:

– Я тебе уже сто раз сказал! Там кто-то спал!

– И как ты успел разглядеть? Ты ведь даже не обернулся, когда мы убегали.

– Это просто ты не видел, как я обернулся, потому что сам дал деру, как торпеда.

– Нет, ну правда – человек? Или ты мне брешешь?

– Да не брешу я. Я видел, как он… или она… вошкался там в мусоре.

– А лицо не разглядел?

– Да какое там лицо! Он мордой по полу елозил. Руки-ноги в стороны, как ящерица, только огромная и жирная.

– Жирная?!

– Самая что ни на есть! Мне даже показалось, что это жена дядь Юры.

– Да ладно тебе!

– Да не она это, конечно. Просто показалась. Такая же бочка, только еще больше расплывшаяся. Бомжиха какая-нибудь.

– Слушай, а вдруг нет?

– А кто тогда?

– Ну, из этих…

– Блин, только не начинай, пожалуйста, как человека прошу!

– А хрен ли тут удивляться? Ты что, не помнишь, что мы видели в той хибаре?

– Не говори мне только опять, что они сами оттуда ушли.

– А что, их забрали, считаешь?

– Почему нет.

– А почему да? Кому нужно это трупное дерьмо? Тебе нужно? И мне нет. На рынке не продашь, дома для красоты не поставишь. Да и не очень-то они легкие, таскать туда-сюда.

– У меня есть мысля получше, – нашло на Дениса внезапное озарение.

– Н-ну?

– Мы ведь не знаем, что это за жидкость, в которой они плавали, так?

– Так. Вроде не спиртом пахло.

– А ты откуда знаешь, как спирт пахнет?

– У бати отпивал пару раз. – Артем махнул рукой так, словно говорил о сущем пустяке.

– Ну ты кекс, – оценил Денис.

– Хочешь – приходи ко мне, когда родаков дома не будет. Я и тебя угощу, так и быть. По чуть-чуть тяпнем, они не заметят.

– Не, я не буду, – сразу отказался Денис.

– Слабак.

– Фак ю. Станешь алкашом на всю жизнь, как дядь Юра. Не человек, а мусор.

– От пары глотков ничего не сделается.

– Сделается-сделается. Еще как сделается. С этого все и начинается. Сегодня с одной расстегнутой пуговицей ходишь, а завтра уже хер из ширинки вываливается.

– Иди в жопу. Ты мне надоел. Что ты там про жидкость говорил?

– Я говорил, что там хрен знает чего понамешано. Может, эти ребята, которые там плавали, так пропитались, что от соприкосновения с воздухом просто разложились.

– Вот так вот, без следа?

– Может, жижа навроде болотной осталась, но к нашему второму пришествию уже высохла.

– Все в твоей теории хорошо, но ты забыл про главное.

– Что именно?

– Мы только одну банку расколотили. Остальные-то кто открыл, по-твоему?

– Кто-нибудь другой забрался случайно и вскрыл от нечего делать, – нашелся Денис.

– Этот гадючник уже лет десять никто не ворошил. И это минимум. Ми-ни-мум!