Влад Костромин - Лаптепанк

– У меня бы тоже сняло, – согласился Федя, – если бы мне такую пакость под подушку впихнули. А где вы ее, голову, взяли?

– У лошади, – Пашка взмахнул рукой. – Где же еще?

– Действительно, – подмигнул мне Федя. – Где же еще?

– Еще можно вещи лихорадочного отнести не вербу, повесить. Еще можно восковые шарики из свечки, что на Страстной четверг освящена, носить, навроде бус на шее. Или ежиное сало, но брать нужно ежа со свиной, а не собачьей, мордой. И лягушками лечат, потому что у них кровь холодная, лихорадку вытаскивает из больного. Еще от лихорадки можно куриный помет настаивать и пить. Он и от пьяного буйства хорошо помогает, вот только вонючий без меры, не всякий без привычки пить сможет.

– Ясное дело.

– А когда выпьет, из него болезнь в виде черного дыма вылетает.

– Откуда вылетает? – переспросил Федя.

– Известно откуда, – поджал губы Пашка. – Откуда надо, оттуда и вылетает. Еще от лихорадки хорошо на ольховый пень сесть, но только чтобы свежий был, от недавно срубленной ольхи.

– Нам лихорадка не грозит, – беспечно отмахнулся Федя.

– Не говори так! – испугался Пашка. – Лихорадки у порога каждого дома живут и у вашего дома тоже.

– А борона тоже от лихорадки? – решил я сменить тему.

– Что нечистая сила боится бороны – общеизвестный факт, – будто повторяя чьи-то слова, важно сказал Пашка, тряхнув накладными кудрями. – Между прочим, ежели надо без последствий подсмотреть за действиями ведьмы или домового или лешего, то надо смотреть сквозь борону: видно отлично, но без ущерба, вроде как солнечное затмение через закопченное стеклышко наблюдаешь.

– Продуман ты, – уважительно сказал Федя.

– Вот, возьмите, – Пашка достал из сумки и протянул нам крашеное в желтый цвет яйцо.

– Зачем? – Федя не спешил брать непонятный предмет.

– Тоже повесившемуся передать? – я тоже не спешил брать яйцо: кто их, деревенских, знает?

– Нет, – потеребил очки на переносице. – Это вам. На всякий пожарный случай. Положено в Семик яйца в желтый цвет красить.

– Есть его хоть можно? – Федя всегда был голоден. Весь в папашу.

– Лучше не надо, – покачал головой Пашка. – Берите, пока сгодится, а я вам позже полынь и любисток принесу.

– И борону, – нехотя взяв яйцо, усмехнулся Федя.

– Бороны у вас свои есть. Посмотрите в огороде под окнами.

– Что они там делают? – удивился я.

Насколько я разбирался в сельском хозяйстве, боронам под окнами делать было нечего.

– Еще при Романиных их клали зубьями вверх. От нечистой силы. Жена Романина.

– Странная какая-то… – задумчиво сказал брат.

– Она еще и старую обувь в курятнике ставила.

– Зачем? – удивился я. – Чтобы куры лучше неслись?

– Причем здесь куры? – нахмурился Пашка.

– Зачем тогда ставила? – поддержал меня Федя.

– От происков домового.

– У вас еще и домовые тут есть? – присвистнул Федя.

– Не свисти, денег не будет. У нас все есть, но про домового расскажу в другой раз.

– Не деревня, а «заповедник гоблинов».

– Гоблинов тут отродясь покамест не водилось. Если только вы привезли… – нехорошо посмотрел на нас.

– А зачем у вас в деревне старые лапти на столбах заборов висят? – спросил Федя.

– Отопки? Это чтобы дом и подворье от сглаза уберечь, скотину неизуроченной сохранить.

– Почему лапти? – удивился я.

– Так еще старики учили: как кто увидит лапти да подивится, зачем они висят, так уже и сглазить ничего, значится, не сможет. Ладно, мне пора.

Он подхватил борону и развернулся.

– Погоди, – окликнул брат.

– Что? – обернулся Пашка.

– А это у тебя что? – Федя показал на привязанную к перекинутой через шею бечёвке непонятную кость, болтавшуюся на груди паренька.

– Это челюсть первой пойманной щуки – для защиты от бесов и всякого зла. Еще чтобы змея не укусила. Вам такую же надо над входом в дом повесить…

– Мы подумаем, – прервал я.

– Подумайте. – Он ушел.

– Псих, – сделал вывод Федя. – Пришел посмотреть, где что плохо лежит. Ночью нагрянет с кражей. Собаку что ли завести? – задумчиво посмотрел на меня.

– Где мы собаку возьмем? Местную брать нет смысла – она на своих лаять не будет. А ехать за собакой в город – лишний раз светиться.

– Это да, – согласился Федя. – Лишний раз светиться нам не к чему.

Мы обернулись и посмотрели на дом.

– Сейчас опасно, – решил я. – Вдруг он где-то поблизости спотыкается?

– До темноты ждем?

– Да.

– Может проще в огороде?

– Не надо. Решили в саду, так в саду.

– Ок.

Яму выкопали ближе к вечеру.

– Давай перед тем, как их притащим, по саду пройдемся, посмотрим, чтобы никто не шнырял, – предложил я.

– Давай, – согласился Федя, ставя лопату и поднимая прислоненный к жерди ограды чехол.

Мы не спеша шли вдоль ограды, оглядываясь по сторонам. Федя шальными глазами посмотрел мне за спину. Я оглянулся и наткнулся еще на один взгляд – мутный. На столб ограды была насажена голова Пашки. Мутные глаза слепо смотрели сквозь залитые кровью очки в нашу сторону. Под столбом валялась погнутая борона с отломанными зубьями. Я вспомнил недавний разговор с мертвецом и почувствовал, как волосы встают дыбом.

– Голова, – наконец сказал Федя. – Может, это русалки его?..

– Когда щекочут, то голову не отрывают… – возразил я.

– Ну… это да… А если мавки? Он же говорил…

– Ну… не знаю…

– Он слишком много болтал, – раздался сзади приятный женский голос.

Мы с братом едва не подпрыгнули от неожиданности и резко развернулись. Перед нами стояла очень красивая молодая бледная женщина в светлом полотняном платье, с длинной перекинутой через плечо русой косой, вокруг которой громоздилась копна распущенных волос, вся обвешанная венками из ржи, веток и васильков. Руки, по локоть открытые короткими рукавами платья, были испачканы кровью.

– Это вы его? – подчеркнуто вежливо спросил Федя.

– Я, – смущенно улыбнулась женщина, показав красные зубы, и слизнула с левой ладони кровь Пашки. – Долго он от меня бегал, паршивец. Добегался.

– Понятно, – кивнул брат. – А, собственно говоря, за что?

– Я же сказала: болтал много.

– Тоже ясно, – опять кивнул Федя. – Длинный язык еще никого до добра не доводил. Скажи, Володя.

– Есть такое, – согласился я, слегка приоткрывая чехол.

– А вы что, – удивилась женщина, широко распахнув ярко-васильковые глаза с двойными желто-зелеными узкими зрачками. В глазах ее плясали наши с братом перевернутые вверх ногами отражения, – меня разве не боитесь?

Мы с Федей переглянулись.

– Совсем не боитесь? – улыбка женщины выцвела. – Нас положено бояться. – Теперь на месте улыбки проступил злобный оскал.

– Мы люди приезжие, – дипломатично выставил ладони вперед брат, – в ваши дела и разборки не лезем.