Александр Седалищев - Отцова ноша

С трудом протиснувшись в низкую дверь, дотащил друга до нары и стал раздевать. Сквозь заиндевелый шарф Сыромят что-то пытался сказать, но слов разобрать было невозможно. Сдернув обледенелую шапку и размотав шарф, Николай увидел обмороженное лицо друга, который еле шевелящимися губами вымолвил:

– Езжай к мужикам. Помоги им.

– Где они? Далеко?

– Недалеко. Шесть-семь километров. Возьми горячий чай. Не давай кушать. Несколько дней не ели. Дай мне попить.

Быстро сдернув с Сыромята верхнюю одежду и обувку, Коля подал ему горячий чай с сахаром. При этом выпавшую у него из-за пазухи обгорелую жестяную банку кинул на дровяник. Пока Сыромят пил чай, подкинул в печку дров, сам оделся и, захватив уже готовый с утра термос с чаем, выбежал на улицу. Конь Сыромята сам подошел к месту привязи и поглядывал на избу. Коля привязал его и, усевшись в сани, погнал своего коня.

Для несущегося рысью, а иногда галопом коня эти несколько километров – не расстояние, но сколько разных чувств пережил Коля, пока доехал до друзей. И радость, и тревога, и страх. Какими бы он их ни нашел, самое главное – то, что они были живы. Радостное чувство перехлестывало все остальное так, что на глаза сами собой наворачивались слезы. Оказывается, так бывает, что и мужики плачут от радости. Все зависит от обстоятельств.

Он увидел их издалека. Данил и Тереха, взявшись под руки, шли ему навстречу. Со стороны могло бы показаться, что двое совершенно пьяных людей, поддерживая друг друга, с трудом, шатаясь из стороны в сторону, не вписываясь в узкую дорожку, шагают ему навстречу. Увидев несущегося к ним коня с санями, они остановились. Тереха упал на колени, а Данил что-то кричал и махал руками. Как можно выразить чувства людей, заглянувших в глаза холодной смерти, побывавших в объятиях безжалостной морозной пустоты, где даже дышать тяжело, и встретивших спасающего их друга, который напоит, накормит и спать уложит в теплом доме?!

Тереха от избытка чувств молча плакал, затем ползком добрался до саней и упал на постланное сено, а Данил лез обниматься и быстро-быстро что-то рассказывал. Разобрать что-либо из его слов было невозможно. Замерзшие губы плохо выговаривали слова, а обледеневшие шарф и шапка только мешали.

Устроив друзей на санях, Коля разлил по кружкам горячий чай. Тереха трясущимися руками, проливая чай на руки и не чувствуя обжигающей теплоты кружки, прихлебывал, роняя сопли и слезы, а Данил, потребовав еды, стал возмущаться ее отсутствием. Как так, он же ехал их встречать и не прихватил еды? Объяснения Коли игнорировал, утверждая, что не ел несколько дней. Коля только радовался. Радовался, улыбался в ответ Данилу и обнимал друзей. Дождавшись конца чаепития, он развернул коня и так же рысью погнал к избушке.

Пока ехал, Данил и Тереха, лежа в санях, уснули. Ведь не надо уже было шагать, дежурить, беспокоиться за друзей. И даже мороз теперь стал не страшен. Можно было расслабиться. Есть ведь человек, который теперь будет за них беспокоиться.

Коля по одному затащил их в избушку. Каждого раздел и уложил на свои места, растопил печь пожарче и стал ждать.

Ждал он больше суток. Время от времени подходил к каждому и вслушивался в дыхание, трогал пульс, трогал ладонью лоб, проверяя температуру, и постоянно держал наготове бульон и горячий чай.

Когда раздевал Данила и Тереху, из-за пазухи каждого выпали обгорелые жестяные банки, такие же, как и у Сыромята. В горячке он их также закинул на дровяник, но потом, когда успокоился и развешивал для просушки вещи друзей, он эти банки вновь увидел. Подобрал их все и поставил на стол. Разглядывая их в очередной раз, он вдруг осознал, почему эти банки были спрятаны за пазухи. Что, если бы не эти банки, его друзья вряд ли бы спаслись. Он их бережно поставил на полку, решив разузнать про них у мужиков.

На следующий день вечером первым проснулся Данил. Все тело стягивала боль, каждая мышца болела, как после усердной тренировки в спортзале. Руки и ноги разбухли после мороза, а отмороженные щеки и нос уже стали облазить. Воткнув ноги в валенки, попытался встать, но не смог, повалился обратно на нары. К нему на помощь кинулся Коля. С его помощью Данил с трудом вышел на улицу по нужде. Когда вернулись, Коля ему протянул кружку с глухариным бульоном:

– Пей. Помаленьку только. Разом все не пей, кишки завернет.

– Спать хочу. Выпью и спать буду.

После бульона, немного посидев, Данил снова залез под одеяло. Вскоре проснулся Тереха и сразу попросил чай. Все лицо Терехи, уши и кончики пальцев были отморожены. С трудом удерживая кружку в руках, выпил чай, затем стал хлебать бульон. Коля осмотрел его ноги. Они были разбухшие, но не отмороженные. Пока Коля исследовал ноги Терехи, проснулся Сыромят и, еще лежа, спросил:

– Коля, есть бульон?

– Да-да. Сейчас.

Отхлебывая бульон, причмокивая языком, Сыромят воскликнул:

– Как хорошо в теплой избе и как хорошо, что все живы и здоровы.

– Это я виноват. Из-за моей дурости все произошло.

– Забудь это, Тереха. Я всю жизнь охочусь и живу в тайге. Всякое бывало. Никто никого никогда в случившемся не должен винить. Это так принято. Опасность в лесу всегда рядом.

– Сыромят прав, – поднимаясь в постели, сказал Данил, – сами же в то утро разговор вели. Жизнь и смерть в тайге зависят от совсем малого. Вот Сыромят банки консервные нашел. Вроде совсем ничего не значащее событие. А вот я думаю – мы тут, потому что пили горячую воду из этих банок. А ошибки все допускают. Не надо себя винить. Ты лучше скажи, как заблудился, по снегу же шел, почему со своего следа свернул?

– Да, и скажи, как без нас ночевал?

– Говорю, дурость моя. Когда понял, что сохатого не догоню, я стал возвращаться по своему следу. Дошел до одного места, где следы были затоптаны стадом оленей, прошедшим после меня. Еле нашел какой-то след и стал по нему возвращаться, а потом понял, что это не мой след. Подумав, решил, что если сверну направо, выйду на свой след. Вот и пошел по целяку и заблудился. Да там сам черт ногу сломит. Сплошные распадки и ручьи. А первую и вторую ночь провел на ногах. Дурак, спички забыл с собой взять. Раньше ведь всегда с собой таскал, а тут как нарочно вытащил, когда печку разжигал. Днем-то сон вроде развеивается, а ночью, и по утрам особенно, совсем хреново было. Я уж не надеялся остаться живым. А как вы нашли меня, точнее, мой след?

– Ты же со своего следа в сторону свернул. Правильно возвращался и свернул в сторону, совершенно противоположную от дома. Этого мы никак не могли понять. А ты, Данил, как нас-то раз будил? Лежали бы мы сейчас все там.

– Да-а. Буду жене век благодарен. Есть в ней что-то, не совсем мне понятное. Что-то шаманское, что ли. Приеду, спрошу обязательно, может, что почувствовала она тогда. А приснилось мне то, что она меня ножом ударила в ногу, когда хотел обнять ее. Так обидно было. От родного человека удар ножом получить. От этого я и проснулся. И самое удивительное, что головешка оказалась на моей ноге, когда костер совсем потух. Это самое удивительное. Наверное, так и не пойму никогда.