Юрий Кривенцев - Секс с Люцифером. Фантастический мистико-психологический роман

Неясно, сработали ли предложенные меры, только вспышек туберкулеза в их бюро (и в клинике в целом) больше не регистрировалось, пока… Бог миловал.

Войдя в секционный зал, Алекс привычно зябко поежился. Кондишэн работал вовсю. В этом помещении всегда, в любое время года поддерживалась некомфортно бодрящая температура. Оно и понятно: на холоду риск преждевременного разложения мертвого тела гораздо ниже.

Его обонятельные луковицы ощутили легчайший, но удивительно раздражающий запах формалина, к которому он так и не смог привыкнуть за годы работы.

В огромном, хорошо освещенном зале, на центральном оцинкованном столе лежала Она.

Сделав пару шагов, Александр Катар встал, как вкопанный. Он никогда не видел ничего подобного.

В ходе опыта патологоанатома он тысячекратно убеждался, что тело после смерти значительно меняет внешность (причем – в худшую сторону), становится другим, теряет что-то (случалось, что родственники не узнавали усопших).

Вот только не в этот раз.

Расхожий литературный штамп позволил бы сравнить застывшую бледную бренную оболочку поступившей дамы с совершенной античной статуей. Но нет, изваяние, каким бы шедевром оно ни было, не выдерживало сравнения. Распростертая нимфа была гораздо привлекательнее косного куска мрамора, в ней было что-то еще, кроме телесной красоты.

Тут другое. Обнаженная девушка, лежавшая перед ним, была похожа на ангела. За годы работы прозектором он ни разу не видел столь прекрасного тела. И дело не только в материальной красоте. В мертвом существе, находящемся перед ним, чувствовалось что-то иррациональное: некая одухотворенность (хоть и парадоксально применять этот термин к трупу), аристократичность черт, благостность, побуждающая петь, летать, совершать подвиги, ну и самое главное – некая сила, чудовищная сила. Казалось, перед ним лежит сама божественная Ева – прародительница рода человеческого.

Неизвестно, сколько он стоял бы еще, в состоянии глубочайшего эстетического экстаза, но тут вдруг громко хлопнула дверь, и в помещение ворвался, гремя лотком с инструментарием, всегда какой-то суетливый, всклокоченный, низкорослый, прихрамывающий на правую ногу дежурный санитар Яшка.

– О, привет, Валерьяныч.

– Здорóво, Егорыч, – Александр с трудом выныривал из маниакально-восторженной одури.

– Красава, да? Ей бы жить, учиться, любить, детей рожать, а тут вишь ты как…

– М-м…

А ты че застыл? – Яков метнул острый взгляд и гаденько хохотнул. – Готовишься к акту некрофилии?

– Слушай, иди… куда шел.

– Все, извини. Эт я так, шуткую. Моя сення к теще с ночевой рванула. Сам понимаешь, настроение какое. Жить хочется!

Сашка, как всегда, в подобных ситуациях, вдруг почувствовал себя виноватым:

– Да без обид.

– Ладно Саша, теперь по делу. Волосы я почти не трогал. Черепушку вскрыл аккуратно, сзади, по стандартной схеме? В чем-то еще моя помощь требуется?

– Пока нет. У тебя дел и так выше крыши, – при мысли о звуках распила черепных костей внутри что-то защемило. Шура неловко кашлянул. – Пока ты мне не нужен. Начну сам, а минут через сорок – подходи.

– Лады. Тогда я пока к морфологам метнусь, там работы полно. Протокольных стекол с десяток, наверное, приготовить надо. Если что – свисти.

На том дверь за словоохотливым коротышкой захлопнулась.

Тишина.

Усилием воли Александр постарался избавиться от наледи сюрреалистического ступора, в котором пребывал пять минут назад.

«Что это я? Первый раз, что ли? Успокойся, идиот! Это же стандартное вскрытие», – уставившись на мокрый, уложенный кафельной плиткой покатый к центру пол прозекторской, с решетчатым сливным отверстием в центре, он потихоньку приходил в себя.

Хмельная оторопь вроде бы слетела. Мир вновь казался таким же привычным, как обычно.

Пора работать.

Скрипнув зубами, доктор крякнул и, встряхнувшись, приступил к внешнему осмотру, стараясь при этом воспринимать объект изучения не как уникальный биологический композит, а как учебную резиновую куклу-макет.

Кожа бледная, ровная, огромные миндалевидные глаза, как и положено, потускневшие. Ух! Налицо гетерохромия 4 4 Гетерохромия (от греч. ἕτερος – «иной», «различный», χρῶμα – цвет) – различный цвет радужной оболочки правого и левого глаза или неодинаковая окраска различных участков радужной оболочки одного глаза. (прим. автора). – редчайшее явление у человека: радужная оболочка правого глаза девушки была охряно-янтарной, (как у кошек некоторых пород), левая радужка была насыщенно-зеленого оттенка, при этом окружена тотальным субсклеральным кровоизлиянием придающим глазу вид круглого изумруда, окантованного сферой красно-черного граната.

Так, теперь слизистые оболочки: вроде бы все в норме.

Стоп!

Ничего себе! Мертвая принцесса, лежавшая перед ним, оказалась девственницей.

«Мать честнȧя! Бывает же, в 24 года, да еще с такой внешностью».

Ну что ж, а теперь вскрытие.

Он решительно взял реберный нож, и, стараясь не смотреть в лицо молодой женщины, резко, с усилием, провел клинком по грудине.

Процесс пошел. Внутри у него будто что-то сломалось. Последний флер морока слетел окончательно. Все, он врач судмедэксперт. Никаких сантиментов. Перед ним лежало очередное тело, не более того. Работать стало удивительно легко.

Пара профессиональных движений и под нажимом сильных мужских рук грудная клетка объекта раскрылась, как устрица в ресторане.

– Боже, девочка, да у тебя тотальная транспозиция 5 5 Транспозиция внутренних органов ( situs inversus ) (также называемая зеркальным расположением внутренних органов) – редкий вариант нормальной анатомии, в котором основные внутренние органы имеют зеркальное расположение по сравнению с обычным нормальным положением: сердце находится с правой стороны, печень расположена слева, желудок справа и т. д. (прим. автора). ! Да что же это такое!? Чудес все больше и больше. Будто инопланетянку препарируешь, – Алекс с ужасом представил, как ему придется помучиться с протоколом вскрытия.

Тем не менее, работа шла споро. Он уже по нескольку раз перелопатил все органы и системы пострадавшей, но, как ни старался, причины летального исхода так и не усмотрел.

Все: мозг, сердце, сосуды, печень, легкие, почки и другие органы были в идеальном состоянии. Совершенно ни каких следов травм, онкологии и прочей фатальной гадости.

Что делать? За восемь лет прозекторской практики у него еще не было подобного.

ТАКОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Александр Катар, врач первой категории, стоял, тупо уставившись перед собой, будто повар, обнаруживший живой человеческий глаз в разбитом курином яйце.

«Стоп. Надо абстрагироваться», – сорвав окровавленные перчатки, и респиратор, он порывисто вышел на улицу, в больничный двор. Слава богу, там было пусто. Он был не способен поддерживать «светскую» беседу в данном состоянии.