Алексей Загуляев - Сборник прозы. За пределами ожиданий

– Такая, мой друг, философия. Но это что… Тут это не главное. Тут главное в том, что Петля пумс! – и ломается. Может, конечно, это такое изощрённое наказание, но многие полагают, что она сломалась. Прямо вот как сейчас. Но никаких блуждающих порталов. Всё это сложно для зрителя. Он не хочет думать. Что-то попроще. Каждому даётся своя локация, в которой он может существовать. Понимаешь? Как в игре. Туман войны. Знаешь такое?

– Нееет, – протянула, мотая головой, Ника.

– Ну… Туман войны. Вы что? Калеб?

– Что-то такое было в детстве, – сказал Калеб.

– Ты играл в компьютерные игры? – усмехнулась Ника. – Ууууу. Какой же ты древний.

Калеба это ни чуть не задело. Плечо продолжало ныть, несмотря на укол.

– Ну вот, – продолжал Том. – Эта локация одна для преступника и его жертвы. Они могут перемещаться только в ней, хотя видят всё, что их окружает. Сошёл – выталкивает обратно. Можно открывать новые пространства, но для этого надо совершить преступление, которое свяжет с новой жертвой. Да хотя бы украсть шоколадный батончик в магазине. Ну здесь типа тоже воровство наказуемо, хотя продавцов нет. И так всё шире и шире, дальше и дальше. Но время цикла так же, как и после смерти, каждый раз уменьшается. Тут нужно следить, чтобы не стало так, что не успел поссать – и снова в завтрашний день. О! Простите, мадам. Не удивительно, что у кого-то начинает сносить крышу. И тут – ту-тууун! – на сцену выходит Джокер.

– Джокер?

– Джокер.

– Тот самый?

– Да нет. Просто первое, что пришло на ум. В этот вечер он главная карта в колоде. Он обвешан с ног до головы оружием. Ходит по городу и шурует из М4 во всё, что ещё живо. Город в страхе. В панике. Никто не знает, что с этим делать. Ну, вы знаете. На себе ощутили, когда свалились прямо в сцену обстрела. Обнуление это одно. Но страх и боль всё же реальны. Плечо всё ещё болит?

– Терпимо.

– Очевидно, Джокер попал сюда за убийство вместе со своей жертвой. Но жертва не хотела его прощать, и он превратился в ещё более жестокого убийцу. Даже те, кого прощали, не могут вырваться из Петли. Так и задумано или кроме прощения нужно что-то ещё? Вопросы, вопросы, вопросы… Кто-то должен на них ответить. И вот появляется Базука…

– Ба… Что?

– Это имя такое. Так зовут его – Базука. Потому что ему надоело терпеть выходки этого маньяка. У этого Базуки в квартире оказался целый оружейный арсенал, главной достопримечательностью которого и была самая что ни на есть базука. Нет, нет, нет… Не спрашивайте, откуда у новичка-арестанта вдруг сразу базука. Это легко объяснить. Нет на земле суда, всё происходит автоматически в момент совершения преступления. Украл – и мигом в Петлю. Без суда и следствия. Набил морду ни в чём не повинному человеку – и в том же месте в то же самое время ты здесь, в Петле… Ну… И тот, собственно, с разбитым лицом который, тут же, рядышком, весь в слезах. Ну а что? Философия. Наверняка найдётся в какой-нибудь хитрой книжке объяснение тому, что жертвы тоже в чём-то да виноваты. Пусть критики думают. За то им и заплачено, чтобы там, где полная жопа, они находили тайные смыслы.

– Виктимблейминг, – выпалила Ника.

– О! Красава! В точку! Едем дальше… Первый раз он вышел на улицу только после того, как запустил ракету в окно соседнего дома, в квартиру, в которой на четыре минуты позже обнулялся тот самый Джокер.

– А почему позже?

– Ну вот опять ты… Да хрен его знает… Чтоб интереснее было.

– Тебе не кажется, что слишком много в сценарии «хрен его знает»? – Нике понравилось возражать.

– Ты думаешь, зрителю это важно? Ему нужно зрелище, оно оправдает любой ляп. Пусть хейтеры получат свою кость. Чем больше хая, тем шире охват. Ну вот… И так он делает каждое утро в течение двух недель, перед тем как пойти в кафе за чашечкой утреннего латте. За вас, милая дама, – Том быстрым движением выпил ещё одну рюмку, наверно, уже десятую по счёту. – По прошествии же этих недель решает проверить, не одумался ли Джокер и не принял ли в результате четырнадцати не самых приятных смертей нрав агнца. Ведь минуты убавлялись не только у преступника, но и у его жертвы. А потому время его успело иссякнуть практически до нуля. Победа! Тот умоляет. Стой, стой. Больше не буду. И уже не успевает даже выйти из дома, как снова оказывается в постели.

Том замолчал. Округлил глаза, поджал губы и с видом победителя откинулся на спинку стула.

– Это всё? – спросила Ника.

– Ну что ты. Это я рассказал ту сцену, которую вы застали. Если хотите, могу рассказать вам про Ворона. Обычно мы снимаем его сразу после взрыва в квартире Джокера.

– Валяй, – одобрительно кивнул Калеб и сделал глоток. От обезболивающего он не чувствовал вкус спиртного.

Том нахмурился и постарался сделаться грустным:

– Раньше, до появления Петли, Ворон был известным садистом в Городе Бродячих Собак.

Ника не удержалась и в буквальном смысле брызнула джином, который только что попыталась допить.

– Простите, – извинилась она.

Том посмотрел на неё осуждающе. Вошёл в образ.

– Раньше, до появления Петли, – повторил он, – Ворон был известным садистом в Городе Бродячих Собак. Полжизни он промотал по тюрьмам и публичным домам. Но когда появилась Петля, да и сам он стал уже не тем, кого можно было бояться, он осел в дряхлом, как и сам он, домишке на границе залива, да так и жил, ни с кем не общаясь, долгие годы. Но однажды этого Ворона парализовало. В одно утро он просто взял и превратился в трухлявое бревно, голодное и ходящее под себя. Никому и в голову не могло придти хоть чем-то ему помочь. Все знали, кто он таков в прошлом, и все держали язык за зубами, не обращаясь в социальные службы, словно мстя старику за те обиды, которые в этом городишке не миновали по его прихоти никого, кто ещё помнил старые доконфедеративные времена. По бандитской своей привычке Ворон всегда держал под рукой беретту. Сколько дней он пролежал, нюхая собственные испражнения, никто точно сказать не мог, но однажды ночью он пустил себе в висок пулю. Вот так и попал в Петлю. Самоубийство значилось в Кодексе под номером SK-400673. Отныне каждое утро Ворон просыпается в 6:30 в своей лачуге, а в 6:33 раздаётся выстрел. Изо дня в день… изо дня в день…

– Грустная история, – уже вполне серьёзно сказала Ника.

– Да, – согласился Калеб. – А я знал одного парня, судьба которого немного похожа на Ворона. Только он не был убийцей. Бедолага.

– Расскажешь?

И Калеб рассказал ту самую историю с Лимбо. И о том, чем всё это заканчивается на самом деле, он тоже поведал. Трудно сказать, кому его история была интересней, Тому или Нике. Оба слушали не моргая. Когда Калеб закончил, Том снова откинулся на спинку стула и, раздув щёки, застучал пальцами по столу.