Александр Алейников - Караван

«Ты не перевернул игру. Это игра тебя перевернула».

ST

«Разум – есть способность живого существа совершать нецелесообразные и неестественные поступки».

Борис и Аркадий Стругацкие

«Знай, я хотел убежать, но мне некуда деться

Ноты и тексты ты утром получишь по почте

Я пришёл с войны, распахнул шинель, а под ней билось сердце

И это сердце никто никогда не растопчет».

Александр Васильев

Здесь фигурируют реальные имена, названия и события. Однако все нижеизложенное – художественный вымысел, ничего не пропагандирующий, ни к чему не призывающий и не преследующий цели оскорбить или унизить чьё-либо достоинство по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе.

Любые попытки обвинения в дискриминации – заведомая ложь, вырванная из контекста. Автор одинаково уважительно относится ко всем и к каждому, вне зависимости от мировоззрения кого-либо.

Любые совпадения случайны. Все мысли, взгляды и идеи, изложенные ниже, стоит воспринимать исключительно как субъективные позиции персонажей художественного произведения, на которых они не настаивают.

Присутствует нецензурная лексика. Запрещено для детей.

Апрель 2020 – Ноябрь 2021

– Пулково-613, выполняйте разворот влево, курс 320. – по ушам собравшихся резанул помехами звонкий женский голосок, обволакивая густое ничто̀, нарастающее в кабине пассажирского ТУ-204.

– Погода за 00:35. Ветер 230 градусов, 16 метров в секунду, максимум 18 метров в секунду, видимость пять километров, разбросанная облачность четыреста восемьдесят, поправка шестьсот тридцать метров. – безымянная особа, которая останется в умах под кодовым наименованием «Москва-Подход», окончила свой короткий доклад в строгом соответствии с буквой протокольных предписаний.

– Спроси за того парня, что только что шёл. – сиюминутно реагировал командир воздушного судна, скользя цепким взглядом между мерцающим дисплеем бортового компьютера и с трудом различимой в ночи молочной дымкой. За ней, как за серой дверцей холодильника, кто-то, такой же безымянный, как и барышня-диспетчер, под присмотром поименованных созвездий, упрятал снежный оранжевый лоск столичных высоток, проспектов и развязок. Благо этому «кому-то» санкций да инструкций требовать и смиренно выжидать было не по статусу.

– Пулково-613, информацию принял. Выполняю разворот влево, курс 320. – улучив момент, отвечал второй пилот, повинуясь указаниям командирского баса, пронёсшегося слева, – Не могли бы вы дать информацию о предыдущем борте, который был за нами в очереди на посадку?

– Пулково-613, к вашему сведению, предыдущий борт ушел на запасной из-за сдвига ветра. – оперативно протараторила диспетчер, в труху размолов надежды маленький оркестрик, салютовавший командиру воздушного судна Сергею Рудневу, второму пилоту Глебу Якимову и бортинженеру Александру Терехову.

– Принял информацию об уходе предыдущего борта, Пулково-613. – скрипя зубами от досады, с усилием выдавил Якимов, украдкой цепляясь глазами за простоватое, чуток мятое, но, как сперва могло показаться, сохранявшее присутствие духа командирское лицо. Однако тот даже не пытался навязать иллюзию удовлетворенности, а лишь осатанело вцепился в штурвал с такой непосильной злостью от услышанного, что едва не направил машину коршуном к земле, только бы развидеть и навигационную панель, и этот самый штурвал, и эту бесконечную тьму за лобовым стеклом, чтобы освободиться наконец от оков смердящего чувства тревоги и бессилия.

Лишь бортинженер Терехов, на первый взгляд, из всех из этой троицы, к слову – впервые собравшейся в озвученном составе – был близок к определению «Стрессоустойчивость» после пяти часов изначально планируемого двухчасового полёта. Тем не менее, Терехов, в сердцах матеря поочередно командира, погоду и диспетчеров московской воздушной зоны, не в силах унять липкий мандраж всего тела, не сводил глаз с топливного индикатора. Стремительно уменьшающиеся яркие цифры совсем скоро перепрыгнут критическую отметку в три тысячи килограммов, и надо будет принимать решение – второй раз пытаться сесть в Москве или уходить в Нижний Новгород.

Пусть нервные струнки и сдавили глотки находившихся в кабине, экипаж продолжал точно выполнять ворох сложных технологических задач. Никто не стремился прервать молчание, подогреваемое глухим рёвом двигательной установки, и сей факт настораживал, кажется, только бортинженера Терехова.

Не успели члены экипажа занять искомые места, как командир принялся разносить подопечных на чем свет стоит, выуживая претензии из таких мест, куда даже мама не заглядывает. Угнетение подневольных приобрело угрожающий размах, но второй пилот и бортинженер, не в силах покуситься на авторитет бывшего военного лётчика Руднева, мужественно, а главное, молча, сносили все обиды, до хруста сжимая кулаки.

Неудовольствие командира не имело четких критериев для разграничения. Сначала Руднев в назидание отчитал компаньонов за недостаточный, по его мнению, уровень владения английским, вследствие чего парочка в устной форме получила самые что ни на есть подробные инструкции по использованию их сертификатов «ИКАО» четвертого уровня в качестве предметов личной гигиены на завершающем этапе обмена веществ в организме.

Командир сперва был готов этим и ограничиться, однако, его собственная забывчивость, продиктованная банальным переутомлением, преподнесла неприятный сюрприз. Ещё на земле, не сумев сразу найти кнопку включения самолетного переговорного устройства, а затем и вовсе проморгав момент срабатывания предательской кнопки, Руднев в свойственной для офицера вооруженных сил отечественного образца манере обратился за помощью к Терехову и Якимову для скорейшего преодоления возникшего замешательства.

Стоит ли говорить о случившейся оказии? Когда вместо «Добрый вечер, уважаемые пассажиры», эти самые пассажиры и бригада бортпроводников до кучи в смятении пережидали поток грозной матерной брани, зазвеневшей по салону, как рассыпавшиеся чайные ложки. Теперь это всё казалось далёким прошлым, отставшим на границе календарных суток. Чем громче распевался циклон, перекрывший кислород всем столичным аэропортам, тем молчаливей был командир, сильнее проваливаясь в гон от осознания того факта, что перспектива провисеть несколько часов кряду перегоревшей лампочкой в январской ночи, бороздя зону ожидания в поисках благоговения погоды, перетекала из перспективы во вполне состоявшуюся реальность.