Александр Варго - Татуировка (сборник)

Андрей сходил за креслом, а когда вернулся, директора уже не было. Лиза терпеливо ждала у своего стола. Андрей прикатил ей кресло и улыбнулся.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Не за что. Если что-то нужно, говори, не стесняйся.

Она кивнула, уселась в кресло и включила компьютер.

Андрей вернулся на свое место, но до того, как успел повернуться к монитору, краем глаза заметил какое-то движение. Развернувшись, он увидел, как Рома активно показывает на Лизу, трясет руками и улыбается, явно подначивая друга ближе познакомиться с новой коллегой. Андрей улыбнулся, показал Роме средний палец и вернулся к работе.

Парень пил воду из бутылки, издавая громкие, противные звуки горлом, отчего Алексею хотелось это самое горло сдавить, а затем разбить голову этого тощего недомерка о грязный бетонный пол.

Мальчишке наверняка едва исполнилось восемнадцать, но сам он себя считал уже чуть ли не главным адептом Матери. То и дело цитировал манифест, перебивал остальных, как они сами себя называли, «братьев» и явно считал себя выше других. Москарева бесило его самодовольство, бесило все их идиотское сообщество. Никто из них не имел права вообще хоть что-то говорить о Матери. Она не общалась с ними, несмотря на их постоянные заверения в обратном.

Они были ничем не лучше подростков, возомнивших себя ярыми сатанистами и собирающихся на кладбище ночью, чтобы осквернять могилы. Единственное отличие – эти ребята не верят ни в бога, ни в дьявола. Да и Мать, как полагал Москарев, всерьез не воспринимают. Но именно она привела его сюда, заставила прийти уже в третий раз, чтобы принять участие в нелепом ритуале, когда они зачитывали манифест, а после делились друг с другом якобы откровениями Матери.

К Алексею они сначала отнеслись с опаской, но, когда он нехотя поделился собственной историей, с радостью приняли его в свои ряды и даже поглядывали на него с уважением, – все, кроме этого тощего идиота. Алексей внутренне посмеивался над ними, просто дожидаясь, когда наконец все это закончится и Мать поведет его дальше.

Парень с водой покосился на Москарева, заметил его раздраженный взгляд и опустил бутылку, громко рыгнув.

Алексей поморщился и пробурчал:

– Когда уже твои дружки явятся?

Худощавый посмотрел на часы.

– Уже должны быть! Но если ждать не хочешь, можешь идти.

Москарев хмыкнул и сплюнул на грязный пол.

Через минуту в помещение старого завода ввалились остальные трое «братьев». Выглядели они почти одинаково, разодетые в модные, но непонятные Алексею одежды. Они называли свои имена, но он их не запомнил, даже лица парней казались ему одинаковыми. Он смотрел на них сквозь свой внутренний фильтр, который отодвигал на задний план все, что казалось Алексею неважным. У него была цель, на лишнее он не отвлекался.

Парни были навеселе. О чем-то шутили и громко хохотали, но, заметив недовольное лицо Москарева, утомленного ожиданием, вмиг успокоились. Приглушили голоса, перестали ржать.

Пожали руку Москареву и зашептались о чем-то между собой.

Алексей посмотрел на улицу через пустую оконную раму. Солнце почти село: пора начинать, чтобы побыстрее покончить с этим.

Он не понимал, по каким причинам Мать требовала, чтобы он сюда приходил, что он должен тут увидеть? Что могут открыть ему эти недоноски? Но раз так она решила, значит, смысл был. Может, кто-то из них должен стать следующим?..

– Алексей! – позвал один из парней в длинной, болотного цвета куртке ниже колен, напоминающей потрепанный мешок или безразмерное одеяние средневекового крестьянина. – Пойдемте.

Парни двинулись по коридору. Москарев медленно поднялся, размял затекшие ноги и пошел за ними, чувствуя запах табачного дыма, шлейфом тянущегося от них.

Они вошли в небольшое темное помещение без окон. Абсолютно пустое, если не считать разбросанного тут и там мусора, который, вероятно, сами «братья» и набросали. Должно быть, раньше, подумал Москарев, здесь было что-то вроде подсобки или небольшого склада.

Один из парней начал возиться с костром. Дрова еще раньше принес тощий и уложил их в центре комнаты.

Когда огонь разгорелся, на старых бетонных стенах заплясали тени. Пламя искажало силуэты рассевшихся вокруг костра парней, придавало их лицам оттенок чего-то мистического. На мгновение Алексей даже ощутил приятную атмосферу таинственности.

После того как был зачитан манифест, начались тихие исповеди. Ребята нарочно говорили полушепотом, стараясь придать своим голосам наигранной мрачности и нелепого надрыва. Тощий старался больше всех. Пока он говорил, Алексей несколько раз сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху, и прятал улыбку, устроившись дальше всех от костра.

Он ждал. Ждал, когда же все наконец закончится, но тут тощий, совсем вошедший в раж, вдруг повернулся к Алексею и сказал:

– А что ты нам расскажешь? Пришло время поделиться с нами. Или Мать больше не обращается к тебе?

Москарев едва пересилил себя, чтобы не послать ублюдка подальше.

– Ну, так что же? – не унимался тощий.

Алексей оглядел «братьев»: они все смотрели на него.

– Кажется, я вам все рассказал, – сказал он снисходительно.

– Мне этого мало, – сказал тощий. – Думаю, Мать оставила тебя. Может, пришло время уйти и тебе?

– Слушай, кретин! – взорвался Москарев и резко встал. – Прикрой-ка свой поганый рот! Никто из вас, идиотов, никогда не слышал голос Матери! Вы бы штаны свои обмочили, если бы она вас позвала. Вы даже близко не знаете – каково это! Собрались тут в кружок, херней страдаете, в уши друг другу помои льете!

– Полегче, дядя, – ответил парень в длинной куртке.

Алексей тяжело дышал. Он чувствовал облегчение от того, что наконец-то выговорился, но, с другой стороны, понимал, что эти молодчики при желании легко его закопают прямо здесь после таких слов.

– Знаешь, – сказал тощий. – Мне кажется, Мать выбрала жертву. Этот дядя не зря к нам пришел.

Москарев фыркнул.

– Смешно тебе? – Тощий забавлялся, покручивая в руках незажженную сигарету.

– Да, – ответил Алексей. – Мне смешно!

Он втянул воздух ноздрями и закашлялся. Воняло гнилью.

Парни тоже стали принюхиваться.

– Чуете? – спросил кто-то из парней. – Вонь какая!

– Да это старик обделался, – хохотнул тощий, но вдруг его лицо исказила гримаса. – В натуре воняет – жесть…

Москарев улыбнулся. Ему был знаком этот запах. Что-то грядет, что-то важное. Мать проявляет себя, значит, он все сделал правильно.

– Что за херня?! – вскрикнул вдруг тощий и подскочил. Он показывал пальцем на стену и весь трясся.

Все повернулись и посмотрели, куда он указывал. Стена дрожала. В отблесках пламени на ней влажно блестело что-то бледно-красное, словно воспаленный нарыв или раненая кожа. Плоть, покрытая крупными порами.