Игорь Олен - Оковалки. Тайна Фрейда

Кронов, при Брежневе, как-то был в оперетте с матерью; опереточный светлый дух, сулящий любовь и счастье, околдовал его, недолетка.

« Карамболина, Карамболета,

ты королева-а красоты-ы-ы »…

« Всё-ё это был лишь со-он, мне-е до-орог он »…

« Севастопольский ва-альс, золотые деньки-и »…

« Зачем мечтать напрасно, на свете счастья нет »…

Да, счастье . В жизни, в искусстве все его ищут. А его – нет. Реформы, прожекты и революции, философии, этика ищут счастье. Люди живут для счастья, не для труда и войн.

А его таки нет.

– Играет, Старик-то…

К кроновской «двойке» брёл с сигаретою едва видный в тени от лип, заслонявших фонарь, сосед, приземистый, крепкий, стриженый, лет за сорок, Сашин отец, полковник из МВД, начальник ОБЭПа округа. Он свернул к своему «Cherokee» полюбоваться, втуне сравнить его «двойкой» Кронова; а потом засмеялся и произнёс: – Кому он оставит эти хоромы-то, наш питейный барон? Отжал этаж, а своим габаритом только для гроба… Что, отдыхаешь? Дашка не дома? Сашка пропал с утра.

– Я свою утром видел, – Кронов ответил. – В школе. Там был и Саша. Оба пошли куда-то… Дети есть дети.

– Дети-то дети, а понесёт в подоле, ты не ходи ко мне. Как ведь: сучка не всхочет – фалик не вскочит, – вёл сосед пошлое, да и малоприятное. Он, не местный, жил здесь, в старинном статусном центре, так как «взлетел в верха» в силу свойств своих, адекватных напору и агрессивности.

– Ярлыки раздал? Даша с Сашей друзья, не больше, – хмурился Кронов.

– Я не с того, – прервал сосед, – что твоя дочь хуже. Просто итог иной. Сашка – кто? Он хромец больной. Сашке нужно учиться, образование. Он и так лентяй, хоть в отличниках. А ещё… Без обид прими… – И сосед замялся. – Тут наблюдательность ментовскáя: Даша, я видел, вышла из «бэхи». Есть у тебя кто с «бэхой»? Тут вообще блуд в центре. Шваль и ворьё – все в центр бегом… – указал он на типов, что отирались возле пруда. – Спроси их – с Кавказа либо с Бердичева. Им зачем сюда? А затем, что отсель до баров, всяких танцулек, клубов, притонов пару шагов шагнуть. Грабануть также можно не продавщицу, а бизнес-леди с тысячей баксов в сумке от Prada; много богатых.

– Да. Меня тоже, – Кронов изрёк, – ограбили. В сотне метров отсюда, на Спиридоновке.

– Ты запомнил что?

– Номер джипа.

– Джип-то крутой, наверно? – хмыкнул сосед. – Забудь тогда, здоровее останешься… – Он кивнул на дом. – Вот меня взять – я думал в центре жить, сам я с Монино; человек помог в девяностом; но позвонил на днях: брат, съежжай давай, предлагают риэлторы кучу баксов, ты и съезжай давай, говорит; центр рвёт в куски олигархщина; сверху требуют, говорит, чтоб этому… – бормотнул он фамилию и опять кивнул на их дом, – дать площадь… Гада, – он сплюнул, – к стенке бы. Но нельзя с его баксами… Гэть!! – прикрикнул он на пьянчугу, гадящего в кустах. – Я съеду – сразу тебя попрут оглоёбы. Что им курьеры? – И, отшвырнув окурок, чин почесал в затылке. – Съеду, короче… Да и погано тут. Экология на нуле, пыль хренова, толкотня, тусовки. Ты Дашу тоже… Девка – красотка. Что соблазняться? Клюнет на роскошь, будет таскаться – я без обид – по «бэхам». Ты тут нормального не отыщешь, эти все съехали добровольно ; тут сплошь уроды из богатеев и бандюганов… Шины чинил? Сигнальчик. То ещё будет… Я вот уеду – вытурят. Лучше нам на окраинах… Вообще бардак! Люди молятся на кругах, – на этих, что появились… Храм для Кибелы 2 2 Кибела – фригийская богиня, культ которой предполагал состояние исступления. неподалёку обосновался. Полный песец!

– И что там?

– Оргии! – сплюнул чин. – Там жрица; всем, мол, даёт , по слухам, ради любви, мол. Я б этих сучек… Эй! – отошёл он, так как от Бронной брёл, освещён фонарями, Саша. – Парень! Постой-ка! Где был?

– Нигде.

– Что? Как отцу отвечаешь?!

Кронов спросил из «двойки»: – Даша? Ты с ней был?

– Я не подследственный!! – крикнул мальчик. – Я… Я не знаю где… Ничего я не знаю!

– В дом, – приказал чин, взяв его за плечо.

– А фиг! – огрызался мальчик.

Мать голосила в окнах их дома: – Са-аша! Домой иди!

Тот её передразнивал: – Никакой я не Са-аша!!

Кронов полез из «двойки» и обнаружил, что группа типов, коих сосед его пять минут назад приводил в пример как мигрантов, бдит его от пруда. Риэлторы? Будут вновь давить? Бить по психике? Вероятно, по физике. Пресс психический – пусть, он выдержит, тренированный мерзостью бытия. Но Даша… Нет, дочь нельзя подвергать опасности! Он решил в себе, если только риэлторский, а по сути бандитский нажим усилится, уступить, – не тóтчас; после событий школьного бала. Времечко есть пока… Да, пока здесь живёт сосед-эмвэдэшник, водочный шейх (король, бог, барон и прочая), норовящий прибрать дом, будет держаться хоть минимальных рамок закона… У богатея ведь тоже дочь за окошками из бронированного стекла и стали – только его дочь как бы «добро». Дочь Кронова и он сам, не знавшие года три назад богатея, – это всё «зло», «негодное».

Он ворвался в квартиру, слыша трезвонивший телефон; во тьме взял трубку. В трубке молчали. Также молчали, когда, застегнув псу шлейку, он побежал на новый звонок, ведь это могла быть дочь, обиженная, но любящая, мнил он… Либо риэлтор… Может, и водочник наверху, резвящийся после пьянки. Сцапав дом, он настроит мансард, наставит у лестниц статуй, после оцепит дом чугуниной, переплетённой хмелем, милином, кáмписом, розой, и посчитает, что прожил славно. Глупость, наивность. Не проживёт никто. Кронов чуял вселенские напряжение и беду, которые мир взорвут.

Найдя молоток, он с таксой на шлейке вышел. Типы у сквера, что заключал пруд, двинулись следом. Кронов шёл к кругу неторопливо и молоток не пряча: типам в острастку. Кстати, и Кронов был долговяз и жилист; плюс дряхлый такса мог отпугнуть врага. Минул дом космонавтов, перед которым – стройка. Бой задирал там лапу подле забора, что он и выполнил по обычаю. Кронов стал – стали типы. Бой помочился. Кронов продолжил путь к Спиридоновке, на которой машин и встречных в этот час не было. Типы – сзади… Вот перекрёсток, так что направо, метрах в полстах, – Садовое. У гранитных бордюров он, сев на корточки, долбанул молотком в асфальт, где прежде был круг под боксом. Вязко дробилось свежеположенное пятно; он сбагривал сколки прочь… Концы молотка скользнули, словно по льду… Решившись, он приложил ладонь к оголённой им гладкости и тотчас, испустив крик боли, будто вбивали в темя зубило, начал метаться, стукаясь то в забор близ стройки, то в припаркованные авто, то в дом, то в типов, следом ходивших; после свалился, как показалось, и потерял сознание.

Отыскал он себя лежащим и ничего не могшим, кроме терпеть кошмарную, распиравшую нутрь боль, мучительно отступавшую…