Игорь Олен - Оковалки. Тайна Фрейда

– Даш, я виноват! – встрял Саша. – Шли, я подрался. Ну, Фёдор Павлович заступился… Я там подрался, он заступился…

– Папа, уходим, – дочь прервала его.

– Дядя Фёдор, позвольте вас на секундочку… – Дина, взяв его пóд руку, повела за кусты вдоль сквера. – Я, дядя Фёдор, знаю вас годы, лет восемь точно.

Он глянул в карие, – под очками в модной оправе, может, из платины, – и в большие глаза невзрачной, толстой, аморфной, но не по возрасту мудрой девочки, не скрывавшей изъянов собственной плоти.

– Well, королевой школьного бала выбрана Даша. Бал очень скоро. Он ей запомнится навсегда.

– Наверно, – вымолвил Кронов.

– Я, – вела Дина вкрадчивым тоном, – я помогу вам… нет, не сама, конечно; да и не вам конкретно. Дед мой даст деньги Даше на платье. Для выпускного. Не оскорбитесь? Вы ведь философ. А философия наблюдает реальность многосторонне и глубоко. Вы, знаю, без предрассудков. Я поцелую вас, дядя Фёдор, в знак соглашения?

– Философия всё условное ценит больше, чем непосредственность, – начал Кронов. – Я не философ и откажусь от… – Он не закончил. Дина поникла. Девочка – без отца и матери; не от этого ли мудра не-детски?.. Или еврейская родовая мудрость так проявляется?.. Деду низенькой, толстой и кареглазой девочки Дины траты на платье – тысячу платьев хоть от Кавалли – сущий пустяк, знал Кронов. Плюс бедной Даше жить после школы будет непросто, ведь миловидность очень капризный дар. Школьный бал Даше важен. Бал для неё – факт счастья. Кронов же счастьем был одержим. – Что ж… – бросил он.

Но приблизилась завуч, не упускавшая говорить о Даше, и Кронов понял: нравится завучу – он, не дочь его.

– Фёдор Павлович? – Завуч, хоть и здоровалась, но смотрела на Дашу. – Чудная девочка! Осмотрительна и оглядчива. Ей нужна рядом женщина в её годы проб и ошибок. Вам, – заявила она, – вам нужно… – Завуч не кончила, посмотрев, наконец, на Кронова и увидев, что он замызган. – О, извините, мне по делам пора… – и поспешно завуч исчезла.

– Клеится… – подытожила Дина и продолжала: – Думаю, Фёдор Павлович, как ей платье сбыть, то есть Даше. Девочка гордая. Я пыталась – но тщетно. Даша неглупая: оставляет шанс к будущей важной просьбе? Что ж, дед работу ей даст; хоть завтра даст. Красота прельщает… – Дина вздохнула, дёрнув за галстучек чёрной формы. – Воздух ужасный, как в пылесосе… Мы с ней навек друзья, – исповедалась вдруг она. – Люблю её, дядя Фёдор, но безответно… Я вам дам платье, весь гардероб; вы скажете, что скопили.

– Договорились. – Кронов, кивнув, добавил: – И, Дина, помни: жизнь изменяется. Как бы жизнь ни давили – жизнь заберёт своё. Нужно жить эротически, а не как мы живём логически, но в злосчастьях. Может, придёт пора, образ жизни как «добрый», но репрессивный сменится вольным и эротическим… – говоря, Кронов чувствовал пыль во рту.

– Фёдор Павлович.

– Что?

– Дочь любите?

После паузы он изрёк: – Люблю.

– Прекрасно. Но не разлюбите, если я сообщу вам…

– Дина, ни слова! – Кронов скривился. Он опасался слов, что усилили бы тревогу с примесью страха, коя возникла около круга подле Оки зимой.

– Я так, по ходу… – Дина шагнула прочь отрешённо. Но Кронов понял: хочет предостеречь.

В чём дело? Что он не знал о Даше? Тот страшный круг и Волин? Круг – далеко, во-первых, и, может, круг действительно только смерч, случившийся из-за разницы в атмосферных средах в пойме и на яру зимой. Волин, может, не думал их напугать, но вмазался в камень и кувыркнулся вниз… А ремонтные боксы из серебра по виду, нужные, чтоб скрывать круги, – вот как тот, спиридоновский, – может, лишь заграждение вместо прежних заборчиков либо лент… Всё сводится вновь к кругам, понял Кронов, сводится к Волину.

«Боже, Дина! – чуть не вскричал он. – Что ты скрываешь?! Ну, расскажи мне!»

Да, лучше знать, он понял, пусть это страшно.

– Даша! – стал звать он, двинувшись к дочери.

Звякнул сотовый, и она отвернулась; сделала это, он был уверен, чтоб не заметил новую трубку.

– Есть?.. – Даша смолкла вдруг, а потом сказала: – Ладно, копайте и… и звоните мне… – Спрятав трубку, тронув живот свой, дочь к нему бросилась, обняла его и прижалась к нему. – О, папа! Я будто в небе, будто летаю!

– Даша, – изрёк он, чувствуя, что она ликует. (Больше счастливой Кронов её не видел).

И он запомнил душный, белёсый, пыльный тот день с цветением рядом сквера, с шумом Садового, заслонённого домом сталинской эры, с толпами школьников в униформе, громко смеющихся ни о чём, со строем бренд-лимузинов, с Сашей и Диной, с дочерью рядом, полной восторга.

Всё он запомнил в этот последний год бытия Человека в статусе «Homo Sapiens».

Дальше жуть нарастала, но постепенно. То, что спросил вдруг Кронов, было причиной названной жути, но в то же время этой причиной как бы и не было. Жуть составилась в сонмах действий, вызванных логикой нашей мысли и восприятия, при каких все и каждый бились со всеми, каждый был недруг всех и другого.

– Новая трубка? – выдавил Кронов.

Дочь прижималась, но он почувствовал, что объятья слабнут. Дина и Саша чуть отошли.

– Потом, пап, ладно? – бросила Даша.

– Что за секреты? Все тайну знают, только не я, – твердил он, точно баран. – В чём дело? Что ты скрываешь? Что там за трубка? Новый смартфон? Дай глянуть.

– Это сюрприз…

– Сюрприз?

Дочь вынула свой смартфон, – как Саша проговорился, впрямь дорогой.

– Откуда? – Кронов схватил его.

– Папа, незачем! – дочь просила. – Ты всё испортишь.

– Всё-таки . – Он упрямился; он имел уже мнение, возбуждённое Диной. – Деньги не с неба нам достаются.

– О, ты испортил всё! – Даша тронула свой живот, напрягшись. Жест был знакомый чем-то давнишним, чувствовал Кронов.

Дочь улыбнулась. – Пап, откровенно?

– Я с тобой честен.

– Честен всегда?

– Как факт.

Дочь спрятала руки зá спину. – Ну, я выиграла смартфон. Игра есть: шлёшь эс эм эс, везёт – выигрываешь. Веришь?

– Я не хотел тайн, – выложил Кронов. – Я тебе никогда не лгал. Я люблю тебя и хочу быть в курсе.

– Тоже люблю тебя… – Дочь, убрав с щеки волосы, улыбнулась. – Я ведь расту. Мы разные организмы, хоть и родные. Тайны в семнадцать лет неминуемы.

– Тайны есть органические, природные, – начал Кронов, сжавши смартфон, – есть тайны умышленные, опасные.

Даша выхватила ожившую писком трубку. Что-то ответили, отчего она сникла; вскоре спросила: – Вы не ошиблись?.. – Ей говорили что-то минуту. Выключив трубку, Даша сказала, резко и глухо: – Папа, где мама? Там её нет, в могиле. Где она?

Кронов выдавил: – Как?.. Зачем?.. Объясню… Но…

– Ты, пап, всегда был честен?

От потрясения он вспотел.

– Где мама?

– Даша…

– Лгать можно?! – дочь прервала его. – Я тебе буду лгать с сих пор! Вот, смотри: я люблю тебя, Саша, хоть ты ботаник и хромоногий! – Дочь, пройдя, вдруг впечатала губы в Сашины. Тот краснел, колченого мялся на месте.