Владимир Карпец - Нож с гравировкой розы

– Я смогу освободиться только к семи часам вечера, – пояснил он, поглаживая ее ладонь. – У меня намечено несколько встреч. Я планировал их несколько дней и не могу отложить. Но к семи я буду дома, обещаю. И готов поспорить, что если я опоздаю хоть на полчаса, то куплю тебе дюжину шоколадок. Любых на твой выбор, и бутылку красного вина.

– Перед таким предложением невозможно устоять. Я принимаю пари. Тогда, если ты выиграешь, то я приготовлю тебе ту индейку, о которой ты мне все уши прожужжал, – удовлетворенно ответила Энн, начав закручивать в спираль прядь своих темных волос. – К восьми часам мы уже должны быть у них.

– И будем, – заверил Мэтт.

– Мы так давно уже не собирались все вместе. Даже не знаю, что и надеть. Хм… может то синее платье?

– Можно и его, оно тебе идет, – поддержал Мэтт.

Он приметил, как заблестели глаза Энн от предвкушения предстоящего ужина.

– Во сколько ты сегодня проснулась? – улыбнувшись, поинтересовался Мэтт. Он знал, что Энн не спала полночи. Она провела ее в студии, где рисовала новый шедевр, о котором недавно рассказывала ему. – Тебе опять приснился тот сон?

– От тебя ничего не утаить, – озабоченно подтвердила она. – Этот сон… Он напоминает мне о прошлом…

Наступила микроскопическая пауза.

Энн, перестала закручивать в вихри пряди волос. Она взяла вилку и нож и приступила к завтраку.

– Снова то озеро… – начала она. – Я сижу на его берегу и смотрю вдаль, на остров. Теплый ветер щекочет мне лицо, распуская волосы во все стороны. Вглядываясь в закат, я размышляла о Бобе. Где он сейчас и все ли с ним хорошо? Когда я наконец свыкалась с той мыслью, что он уже никогда не вернется к нам, то становилось так спокойно. Отпустив его, я почувствовала невероятное умиротворение. Теплый песок под ногами и звуки природы, которые раздавались за моей спиной в зарослях, успокаивали меня. Проснувшись, я поняла, что все это был просто сон и тяжесть утраты никуда не исчезла.

Энн задумалась, слегка опустив голову, чтобы рассмотреть узор на тарелке в виде волн.

– У меня началась бессонница и я решила пойти поработать в студию. – Пауза. – Хочу отметить, что у меня появился прогресс в создании картины. Я смогла наконец-то доделать ее общие очертания.

– Может быть ты все-таки передумаешь? – замешкался Мэтт, переводя взгляд с ее зеленых глаз обратно на недоеденный бекон. – И дашь посмотреть на эту картину, которой так много уделяешь времени? Хотя бы краешком глаза.

– Нет! И еще раз нет! – категорично отрезала Энн. – Я просто не могу этого сделать. Для меня, то что я делаю… Моя картина для меня, как ребенок, которого нужно всячески оберегать от опасностей. Если ты увидишь ее, то таинство создания будет разрушено! Мы же не один раз с тобой это обсуждали. И дальнейшие беседы на эту тему не принесут плодов, поверь мне. Я просто не могу…

Мэтт ожидал примерно такого ответа. Но все-таки он немного расстроился и решил для себя, что больше не будет заводить разговор о картине, если Энн сама не решит с ним поговорить на эту тему. Он знал, что многие творческие личности живут в своем уединенном мирке, в который могут не пускать даже самых близких людей. Таинство создания картин было ее выразительной чертой творческой личности. Мэтту запрещалось заходить в студию Энн, без предварительного согласования с ней. А когда он там и бывал, то большая часть картин была закрыта от его глаз и ему доводилось довольствоваться только теми немногими картинами, которые она уже закончила.

Энн писала картины разных жанров. Поначалу это был Анималистический жанр, в котором она уделяла большое внимание таким животным, как кони, волки и коты. Так же был период, когда ее заинтересовала сельская жизнь и она написала несколько картин в пасторальном жанре. В основном это были пастухи овец и молодые пары, сидевшие под деревом, после тяжело рабочего дня в поле. И наконец, были портреты на заказ, которые она в начале своей карьеры создавала, сидя в парке теплыми летними вечерами. Именно благодаря им, Энн вытянула свой счастливый билет. В этом жанре она в основном рисовала детей, родители которых хотели красивый портрет ребенка в своей гостиной, чтобы хвастаться им перед своими друзьями и родственниками.

По счастливой случайности один из ее портретов, висевших в очередной гостиной, увидел человек, который занимался бизнесом, основанном на искусстве. И он восхитился работой неизвестного автора.

И в один из очередных летних вечеров, когда уже зажглись уличные фонари, освещающие дорожки в парке, к Энн подошел мужчина на вид лет сорока пяти. Его стрижка была классической «Британкой» – челка, уложенная гелем набок и небольшой выступ волос, нависающий спереди. Одет он был в белый клетчатый пиджак и штаны темного цвета, что говорило о его чувстве стиля, как сама потом заметила Энн в разговоре с Мэттом. Мужчина представился, как Бен Брукс. Он восхитился портретом, написанным Энн, который висит в гостиной его друзей и решил купить несколько ее картин разных жанров. Если бы они его впечатлили, то он был бы готов взять ее действующим художником для своей галереи.

Энн знала кто такой Бен Брукс, так как посещала его галерею современного искусства около четырех месяцев назад. Она приметила для себя, что в галерее большинство картин было в архитектурном жанре. На пятки им по количеству и качеству наступали картины с пейзажами и портретами. Она понимала, что именно Брукс хочет увидеть от нее и была готова дать ему это.

Спустя месяц Энн закончила картины для Брукса, приложив для этого весь свой талант и стремления. Тот был просто обескуражен, увидев три картины, на одной из которых было изображено озеро темно-зеленого оттенка, на котором находилась стая лебедей, плавающая по глади парами. Вторая картина была портретом, на котором был изображен он сам, все в том же белом клетчатом пиджаке и со стрижкой «Британкой», чему он несказанно удивился и отметил, как точно она передала черты его лица, хотя они виделись всего один раз и то лишь на пару коротких мгновений. Третья картина поразила Бена не меньше, чем вторая, потому что на ней Энн изобразила его галерею современного искусства в разгар дня, когда куча детей и взрослых следовали за куратором, словно маленькие утята за своей мамой.

Этот день стал переломным в карьере Энн. Она перестала быть, как говорят: «сама по себе». Из независимого художника, жившего на гроши, полученные за портреты детей в парке, она стала художником на полной ставке в одной из самых известных современных галерей искусства округи.

– Энн… – тихо окликнул Мэтт. Пододвинув стул, он пересел к ней поближе. – Я знаю, что сейчас у нас очень тяжелый период и нам предстоит многое сделать, чтобы исправить положение дел, но вместе мы справимся.