Сергей Курган - Маскарон. Роман

Аня перевернула лист и опешила: вся его обратная сторона была замазана чернилами. Было видно, что под этим черным слоем находились какие-то записи, но не более того. А дальше не было ничего, за исключением листка бумаги с машинописным текстом, сообщающим, что «остальные документы дознания в отношении фрау Агнессы Штробль изъяты для приобщения к делу о внутреннем расследовании».

Так как ксерокопировать документы было нельзя, Аня переписала в свою тетрадь и это странное уведомление. «Кто и когда изъял остальные листы дела? Почему? – эти вопросы занимали сейчас Анины мысли. – Когда и кем было составлено машинописное уведомление? О каком „внутреннем расследовании“ идет речь? И самое главное: куда ушли документы, и где они сейчас»?

– Как видите, – сказала Аня архивариусу, сдавая ему обратно документы, – я последовала вашему совету. – И она улыбнулась.

Ответной улыбки она не удостоилась. Вместо этого, архивариус окинул ее хмурым взглядом.

– Завтра мы не работаем, – сухо сказал он.

– Я знаю, – лаконично ответила Аня, недоумевая, чем он так раздражен. – Я уже здесь закончила.

В глазах архивариуса промелькнуло удивление.

– До свидания, – попрощалась Аня холодным формальным Auf Wiedersehen вместо дружелюбного Tschüss 8 8 Auf Wiedersehen – до свидания (нем.) Tschüss – пока (нем.) , и отправилась домой.

По дороге она заглянула в тот зал, где работала фрау Вайгель, с тем чтобы еще раз поблагодарить ее за помощь, но той на месте не оказалось.

– Ее здесь нет, – ответила Ане та самая коллега, которую фрау Вайгель два дня назад просила ее подменить.

– Она сегодня не работает? – уточнила Аня.

– Нет, – коллега помотала головой.

– Но она будет в понедельник?

– Я не думаю.

– То есть? – опешила Аня. – Она уходит в отпуск?

– Что вы хотите? – спросила коллега вместо ответа. – Может быть, я могу вам помочь?

– Нет, благодарю. До свидания, – пробормотала Аня, почувствовав острую тревогу. Под ложечкой засосало.

Вдруг она опять ощутила на себе чей-то взгляд, и опять на нее смотрели откуда-то сзади и сбоку. Она быстро обернулась, но увидела лишь, как на ее глазах повернулась ручка только что закрывшейся двери.

На ватных ногах она вышла на лестничную площадку, оказавшись прямо перед лифтом. Зажегся световой сигнал, и дверцы раздвинулись. Стоявший поблизости молодой мужчина знаком предложил Ане первой пройти в кабину, но она, помотав головой, отказалась, сказав:

– Спасибо, я пешком.

На лестнице было безлюдно, что было совершенно естественно. Люди ленивы, и, по крайней мере, девяносто пять человек из ста предпочтут лифт. Но Аня насторожилась, боясь довериться окружающему пространству. Резные лестничные перила и узкие, крутые ступеньки в старом здании архива, в сочетании со слабой освещенностью, создавали ощущение, что ты идешь каким-то тайным ходом. В голове начали всплывать все те ужасы инквизици, о которых она сегодня прочла. Не давала покоя мысль: «Что же произошло с Агнессой? Почему она попала в эту мясорубку?»

Спуститься предстояло на два пролета, а там уже вестибюль, где наверняка будут люди. Вздохнув, Аня двинулась вниз по лестнице. Она миновала один пролет, а затем начала спускаться по второму.

Едва она ступила на этот пролет, как почувствовала себя как-то странно: словно она тут уже была, и не раз, хотя до этого она по лестнице архива не ходила, а всякий раз пользовалась лифтом. Чувство необычности происходящего усиливалось по мере того, как она спускалась, и когда она достигла пятой снизу ступеньки, ее внезапно бросило в жар, все вокруг смазалось и искривилось, а затем завертелось перед глазами с невероятной скоростью, и свет люминесцентных ламп померк…

Очнувшись от минутного помрачения, Аня осознала, что все еще стоит на лестнице и держится за перила, но чувствовала она себя как-то странно, словно не узнавая саму себя. Посмотрела на свою странно длинную зеленую бархатную юбку и надетую под нее белую нижнюю юбку с красиво отделанным подолом. Потом бросила взгляд на бархатную с блестками парчи куртку и ее рукава-буфы с декоративными разрезами на них и, наконец, на руки, унизанные перстнями с разноцветными камнями. Все было как будто, как всегда. Но вместе с тем она испытывала удивление и сомнение, словно что-то с чем-то не сходилось. Она – Аня? Кажется, ее зовут как-то иначе. Но как именно? Странно. А где-то на донышке сознания вяло шевелилась мысль о каком-то архиве, описи, фонде. Что это такое, Аня не вполне понимала. Но, парадоксальным образом, ей казалось, что она должна это хорошо знать. И еще записка. Там было что-то важное…

– «Женщина уловляет дорогую душу мужчины» 9 9 Притчи Соломоновы – сказано в Писании. И это поистине так, – донеслись до нее слова, произнесенные мужским голосом.

Аня осмотрелась. В лестничном павильоне она была одна. Внезапно она сообразила, что голос доносится через стену, к которой примыкает лестница.

– Женщина – вот главный мирской соблазн: со времен Евы и до сего дня! – продолжал тот же голос.

– Низменное существо, созданное для искушения…

– Вы правы, монсиньор. Ее мысли заняты мирским, она тянет мужчину в болото греха и в конечном счете в ад. Они через одну ведьмы. Инквизиции предстоит еще немало трудов. Женщину надо смирить, вытравить из нее этот дар соблазна и обратить к небу.

От этих слов Аня вздрогнула и стала прислушиваться к разговору.

В доме епископа ей случалось бывать не единожды: под его патронажем она, вместе с несколькими другими женщинами из богатых патрицианских семейств, по воскресеньям и церковным праздникам занималась благотворительностью.

Вот и сегодня, в праздник Тела Господня, был один из таких случаев. Так как епископ был занят, она, закончив дела, прямиком направилась домой. При этом ей нужно было спуститься по лестнице, ведущей из верхних помещений на первый этаж.

Лестница, насчитывающая одиннадцать ступенек, примыкала к стене, по другую сторону от которой находился кабинет епископа фон Аусхазена. Иногда на лестницу доносилось говоримое там, но из благовоспитанности она никогда не вслушивалась, а напротив, старалась быстро, не останавливаясь, спуститься по ступенькам, тем более что те обрывки разговоров, которые она невольно успевала услышать, не содержали, как ей казалось, ничего интересного. Но на этот раз слова, достигшие ее ушей, заставили ее остановиться тут. Именно на пятой ступеньке, если считать снизу, слышимость была наилучшей, и Аня знала бы это, если бы обращала внимание на подобные детали.

– А разве талант даруется не Всевышним? – донеслось до Ани: очевидно, она, задумавшись, пропустила две-три реплики. – И талант этот служит делу Единой Святой Католической Церкви. Так же как и дарования Тинторетто и Веронезе. И божественный дар Тициана.