Валера Жен - Реверсия

Степан Михайлович готов к противостоянию, поэтому игнорирует подчеркнутую неприязнь, невозмутимо протискивается мимо нее в квартиру.

– Вы напрасно сокрушаетесь. Судьба вашего соседа поважнее личных недомоганий.

– Ничего не знаю. Был, да сплыл.

Дверь ее комнаты приоткрылась, высунулась небритая скуластая физиономия с короткой модной стрижкой, вслед выпрыгнул и сам обладатель несвежей внешности и трусов в цветочках. Крепкий парень, но пониже Мрзликиной.

– Чего тебе надо здесь!? – заорал он. – Хочешь в очко сыграть?

Конечно, обыкновенный благовоспитанный гражданин может смутиться при неожиданном, ничем не объяснимом, хамстве, но не Алексин. Он просто подошел, пристально посмотрел в глаза нагловатого парня и мягко произнес:

– Ты бы шел отсыпаться, шелудивый пес. Позже я займусь тобой, можешь не сомневаться.

Парень мгновенно сник, повернулся на сто восемьдесят, скрылся за дверью, а Степан Михайлович прошел на кухню, где Мерзликина выпускала изо рта дымные колечки, бездумно глядя в окно. Похоже, ее не беспокоила тревожная обстановка в квартире, а наоборот являлась важной и необходимой составляющей полноценной жизни.

– Кто этот парень?

– Вам какое дело!

– Из квартиры пропал человек, все являются важными свидетелями или потенциальными преступниками.

– Трахальщик! – почти выкрикнула она.

– С твоими соседями общается?

– Чего пристали?

– Ну!

– Наверно, выпивали вместе…

Разговор не получался. Сказывалось присутствие ее приятеля, но в иной ситуации, свободной от ревнивого и хамоватого свидетеля, она поделится информацией.

– Зайду в другой раз, – примирительно понизил голос Степан Михайлович и направился к выходу.

Ничего, ты у меня попляшешь! – мысленно пообещал он, удаляясь от подъезда, понимая, что нащупал нечто важное, и его, опытного ищейку, уже ничто не остановит. Трахальщик не избежит пристального изучения.

Он с удовольствием покидает Мерзликину с ее загадочной психологией и нагловатым парнем. Лес темный в их отношениях, или перед ним разыграли фрагмент продуманного спектакля. В пылу возникшего раздражения Степан Михайлович не замечает у подъезда фигуры Людмилы, провожающей его насмешливым взглядом. Она не пытается повторять неудачный опыт Степана Михайловича, но терпеливо обзванивает соседние квартиры. Отовсюду получает похвальные отзывы относительно единственной в подъезде коммунальной квартиры. Веселятся каждый день, но драк нет. Хорошо веселятся.

Между плотными шторами пробиваются первые лучики рассвета, воздух наполняется звуками всеобщего пробуждения. Наступает время, когда добропорядочные горожане совершают утренние пробежки, принимают освежающий душ, настраиваются на трудовой день. Существуют понятные, заложенные природой, биоритмы, но после неумеренного поглощения водки, кофе и сигарет Мерзликина вовсе не засыпала. В ее расстроенном сознании происходит невообразимая мешанина из фрагментов примечательных событий, происшедших в разное время, но обязательно с участием Кота . Каким-то образом он оказывает влияние на ее психику, его появление или исчезновение определяет настроение окружающих людей, распространяется на волков (в ее размышлениях сожитель выпал из цивилизованного общества). И сейчас она не слышит его присутствия, но чувствует: Кот пришел, находится рядом.

– Как он надоел! – бормочет Волк , томясь у нее под боком. – Не знаю, чего ожидать. У-у, прибью интеллигента!

Выходит, все в квартире посходили с ума, головы заняты исключительно малопонятным соседом. Даже Волк опасается его скрытности, ждет словесной поддержки. Но что сказать… Вот и вчера ночью услышала шорох у дверей, вышла в коридор, и что-то мягкое свалилось ей на шею. Она дико закричала, бросилась назад. Утром обнаружила на полу мокрую тряпку. И все равно сопутствуют кошачьи ассоциации.

Ей невдомек, что Павел Семенович надрезал бельевую веревку. Так, проходил мимо, посмотрел мутным взглядом на тряпичный балаган и сходил за бритвой. Когда услышал истошный вопль, удовлетворенно хмыкнул, натянул сползающее одеяло.

– Он тебе не мешает, – наконец произносит Мерзликина.

– Еще как мешает, и я поговорю с ним по-мужски, – раздумчиво бурчит Волк .

– Хм, поговори, – участливо поддерживает она.

В последнее время ее угнетает присутствие рядом живого бревна, даже его сексуальные потуги не вызывают ответных чувств. Есть рядом чужой человек, пытается распространить на нее власть. Да куда там! Волк и сам понимает, что его значение в ее глазах далеко не лучшее. Он для нее балласт. А сегодня?.. Пришла с работы поздно, вроде как на собрании была. А, сука!

– Где ты была!? – взревел он, резко садясь в постели.

– Сдурел, что ли? – пискнула она и зарылась в подушку.

Он бесцеремонно повернул ее лицом к себе и залепил оплеуху, не сильно так – одной тяжестью ладони. Не увидел должной реакции, наклонился, всмотрелся в ее глаза. В ответ – равнодушие. Она совсем не воспринимает его присутствия.

– Ты с кем сегодня трахалась!? – заорал он и повторил пощечину более сильно.

– Отстань, придурок! – взвизгнула Мерзликина, вмиг слетая с кровати.

Она набросила халат и засеменила к соседу Паше. Сначала дернула дверь, а потом настойчиво забарабанила.

– Павел Семенович, ты спишь!?

– Сплю я, сплю, – не на шутку встревожился Узколобов. – Я сплю, милая. Ты уж не трожь меня, а.

Мерзликина и сама толком не понимает, чего добивается. Наверное, инстинктивно ищет морального подкрепления. Не достигнув цели, возвращается в комнату, одевается и быстро покидает квартиру. Волк выглянул из-под одеяла, а ее нет. Что ж, в последнее время она становится непредсказуемой, откровенность является подарком. Только жесткие меры могут изменить разрушительную для него систему. Он скрипнул кроватью и, как был в трусах, зашлепал к Узколобову. Дернул ручку и сразу же, без паузы, обрушил кулак на хлипкую дверь.

– Ты не спишь? Пойдем, опохмелимся!

Даже при малой доле воображения можно представить, до какой степени был потрясен старый пьяница, боялся ошибиться в добрых намерениях Волка . Еще меньше верил в божью милость. Вскорости звякнули пружины, щелкнул дверной замок, и вот он, как есть – в полный рост, с землистым лицом и давно нечесаной шевелюрой. И надтреснутый голос:

– Сейчас, дорогой, только сполосну морду.

Через час они мирно сидели в комнате Мерзликиной. Еще оставалась не тронутая бутылка, но Павел Семенович вконец раскис – неучтиво пускал слюни, в которых, как искорки в пруду, высвечивались слова безмерной любви к хозяину застолья.

– Я всех люблю, вот. А ты почему не любишь меня, а? Вот скажи сейчас, не сходя с места. Я ничего тебе плохого не сделал, так?