Валера Жен - Катарсис

Но почему так напугался Федор?.. Да, он внешне скопировал страдальческое лицо следователя, имеющего все признаки пережитого страха. А приснился Вадеев, бог знает откуда, с табельным пистолетом Степана Михайловича. Свидетель настроен игриво, и оружие в его руке болтается, будто ключ на пальце шофера. Неловкое движение, и…

– Нет. Не-ет! – в панике проснулся Алексин и, опомнившись, закончил: – А что так медленно едем? Давай, прибавь газу!

Нервная судорога перекосила лицо, руки сжались в кулаки, а тревожный взгляд направлен в скачущие неровности дороги. Что там?

21 августа. Утро.

Работа есть работа, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Все расследования со временем становятся привычными своей непохожестью. Факты проанализированы и разложены по полочкам , недостающие звенья восполнены, благодаря профессиональному и житейскому опыту следователя, сделано соответствующее заключение. И все-таки Алексин не испытывает удовлетворения по той простой причине, что личный опыт не может дать однозначного и непогрешимого решения. Главное – некому предъявить обвинение, исключается возможность пострадать невинному человеку. Последняя встреча с Вадеевым в кабинете. Парень держится уверенно и даже нагловато. Чуть насмешливая улыбка.

– Работаешь архитектором?

– Уже говорил.

– Выходит, еще одна лишняя профессия.

Неопределенно пожал плечами. Опять молчание. Взгляд направлен за окно, где собираются кучевые облака и стайками пролетают воробьи.

– Вы уж, Степан Михайлович, скажите откровенно, чего от меня хотите. Все вокруг да около. Похоже, в чем-то подозреваете, но боитесь ошибиться.

– Пожалуй, ты прав. Я чувствую, твоя травма не случайна, как и… твое появление у спального корпуса. – Алексин придвинул к себе лист со свидетельскими показаниями, с легкостью в голосе продолжил: – По каким-то своим соображениям ты можешь скрывать детали злополучной ночи, но все равно я тебе симпатизирую. Мой интерес к тебе чисто психологический. Не каждый день встречаюсь с архитекторами. Ничего не произойдет, если ты немного расскажешь о себе.

– Записывайте. Попытаюсь сформулировать, если, конечно, будет интересно, – начал он монотонно. – Специалисты говорят, моя психология находится под влиянием планет Урана и Сатурна. Таким образом, поступки приобретают двойственный характер – в зависимости от расположения планет. Иногда находит задумчивость с все обостряющимся вопросом, пригоден ли я для общества, несу ли прогрессивный элемент для своей нации и вообще – цивилизации. Отсюда книгокопание, поиски мыслей, подобных моим. Как-то надо оправдывать свою жизнь, хотя, по утверждению некоторых графоманов, каждому человеку отведена особая роль в обществе, без которой не будет равновесия в природе.

– Прямо-таки! – саркастически скривил рот Степан Михайлович. – Выходит, на другой чаше весов должны быть негодяи. Для равновесия. А если нет надобности в негодяях, то как же ты оправдываешь свою жизнь?

– Вы правильно поняли, или догадались, что я не случайно оказался рядом с местом преступления. И не в моих интересах что-либо скрывать. Скорее, беспокоюсь о репутации погибшей женщины – Галины. Она была моим другом, к ней стремился, ее изучал. Любил наконец! За ее насмешки надо мной, хотя и верил – однажды она очнется от своих заблуждений, прозреет и увидит меня в завершенном качестве.

– Какую завершенность имеешь в виду? Извини, перестаю понимать.

– Как известно, любое настоящее произведение должно быть законченным, как, например, готовый бриллиант. Мы сразу видим его ценность. И я такую мысль вынашивал, чтобы взять реванш в бесконечном диалоге с ней. Даже наши беседы являлись формой самовыражения. События изменили мои взгляды, и пусть она покоится без моего на то вмешательства. Другого сказать не могу и не хочу!

– Так-так, – неожиданно подобрел Алексин. – Я тебе сделаю одно предложение. Ты увлекаешься литературой?

– Как сказать.

– Ну, пишешь?

– Когда-то пытался. Ничего не вышло.

– Запомни наш разговор и постарайся изложить события так, как если бы писал… рассказ, что ли. В общем, напиши произведение, а я помогу пристроить в каком-нибудь журнале. Одно условие – достоверность. Договорились?

– Однако! – усмехнулся Вадеев. – Во-первых, я не хочу говорить о Леготиной, а во-вторых, не могу допустить проникновения в ее частную жизнь.

– Считай, для меня лично. «Дело» закрыто, как тебе известно.

– Не могу обещать.

Вадеев меланхолично смотрит за окно, где облака объединяются в тучки и дружно уносятся на юго-восток. Подходит к концу август, заимствуя осенние краски и холодные дожди. И сожаления. О чем?.. Встает из-за стола, за ним поднимается Алексин.

– Ты не волнуйся! – Рука следователя дружелюбно легла на плечи парня. – У тебя все впереди. А неприятности вроде туч за окном. Проплыли, и след простыл. Снова солнце, трава – зеленее. Так-то вот. Напишешь?

– Да, пришлю.

– Жду. И будь здоров! – Алексин тяжело вздохнул и отошел к окну.

Накрапывает дождь. По водосточной трубе звенит ручеек, попадая на кучу мусора, пронизывая ее и образуя лужу карминового цвета. Она ширится, заполняет сознание, приобретает форму скрюченного человека, потом – вытянутого с откинутой рукой. Реальность уходит на второй план. Зато поворачиваются в его сторону карминовые зрачки, и Алексин знает, что ему не скрыться от возникшего образа. Если его сомнения оправдаются, он не простит себе поспешности в расследовании.

– Человек обязан стремиться к великой цели. О, цель! Она вроде яркой звездочки, которая привлекает своими лучами, одухотворяет жизнь, придает силы для преодоления терний, – с артистическим пафосом звучит мой голос.

Галина не торопится отвечать или просто поддерживать разговор, с любопытством наблюдает за моей активной жестикуляцией. Она сама мечется, ищет весомые основания для обретения смысла. А чего? Да чтобы понять чего и многое другое. Меня привлекает ее стремление понять неизвестно что, элемент неопределенности только усиливает интерес к ее психологии. Неопределенность – это естественная загадочность, которую не надо нагнетать для привлечения поклонника, она уже есть.

– Вы чего, собственно, хотите, вам чего не хватает в жизни? Работа есть, девчонки на вас заглядываются. Домой придете, а там подружка попочкой вертит. У других все шиворот-навыворот, а живут. – Голос упругий, мелодичный, как у Пугачевой.

– Не знаю… неспокойно мне. Или окружающая серость давит на психику, подталкивает на действия, чреватые нешуточными последствиями. Как вы посмотрите, если вдруг я начну вас душить?

– Вы что, действительно сумасшедший? – Ее внимательный взгляд останавливается на мне, а широкое с крапинками веснушек лицо каменеет.