Влад Костромин - Шпулечник

– Помню. Пошли отсюда, а то влетит за гнездо.

– Погоди, тут два яйца осталось. Я доем. Или может ты хочешь? – протянул мне.

– Они же с зародышами!

– И что? Зародыши полезные, я сам по телевизору видел, хи-хи-хи, – мелко хихикая, доел яйца и растоптал скорлупу. – Теперь пошли, а то поминки пропустим.

Вышли из сарая, будто ничего не случилось, и с невинным видом стали смотреть на Воронка. Взрослые вернулись с кладбища и пошли поминать. В зале стоял составленный из столов П-образный стол, накрытый цветными половиками. Мы – дети, сидели с краю одной из «ножек» П, поближе к двери в кухню. Димка все время норовил что-нибудь стащить с тарелки Маруси, а заодно засовывал в карманы старого отцовского пиджака, который болтался на нем как пальто, и в холщовые сумки, предусмотрительно привязанные под пиджаком.

Мне приспичило в туалет и я тихонько выбрался из-за стола. Вышел в сени и вдруг почувствовал укол в ногу. Перед глазами все поплыло, ноги стали будто жидкими и, не выдержав тяжести тела, подкосились. Я рухнул на пол, смутно увидев сквозь затянувшую глаза пелену, уползающую толстую пеструю змею. Тело скрутила судорога, словно нечаянно коснулся штыря вилки, которую вставлял в розетку, и я потерял сознание.

Очнулся внезапно, вскочил, наступил на рассыпавшуюся из опрокинутой плетухи картошку и грохнулся на пол. Лежал, глядя на торчащие из досок острия гвоздей. Получается, никакой змеи не было: укололся о гвоздь, а у страха глаза велики, как сказала бабушка. Странно, что острия торчат, но мало ли: может, доски от жары рассохлись или фундамент перекосило, вот и вылезли. Я рассмеялся и, упершись руками, отжался от пола, собираясь вскочить. И застыл… Острия извиваясь как черви, медленно втянулись в пол.

«Неужели померещилось?» – идя к туалету, думал я. – «Наслушался вчера соседок, вот и привиделась какая-то чушь. Ладно, змея – почему бы ей не жить в деревенском доме где-нибудь под полом? Но вылезающие из пола гвозди – явный бред. Такого быть не может, потому что не может быть». Облегчившись, сполоснул руки под жестяным умывальником и вернулся за стол.

После того как выпили три раза, соседки поставили перед всеми стаканы с киселем, накрыв их пирожками с рисом. Димка ловко зацепил Марусин пирожок и сунул в карман. Когда соседи и дальние родственники выпив кисель ушли, вспыхнул скандал между отцом и тетей Ниной, едва не дошедший до драки.

– Рябой слизень! – кричала тетя Нина.

– А ты выдра пергидролевая и толстая выхухоль, – не остался в долгу отец. – Да подавись ты!

– Уступи, я все-таки гипертоник.

– И что?

– Астматик я.

– Не могу, извиняйте.

– На гипертоника руку поднял! Люди, смотрите, астматика убивают! – заверещала Севкина.

– Дети, мы уезжаем, – вскочил из-за стола, будто случайно прихватив две недопитых бутылки водки и неоткрытую банку фрикаделек, стоявшую на подоконнике, – нас здесь не поняли. А-а-а-а! Разойдись, убью! – с истошным воплем пулей вылетел из дома.

Димка, похожий из-за раздувшегося пиджака на жирного пингвина, кинулся следом. Я неохотно потащился за ними. Следом выскочили Севкины, поливая нас ругательствами. Димка набрал сухих каштанов Воронка и под визг Севкиных закидал их конским навозом, до слез рассмешив пьяного отца.

На обратном пути выяснилось, что Димка достойный сын отца – умудрился незаметно стащить висевший на заборе старый хомут Воронка и ящик, в котором было разгромленное гнездо.

– Что ты за хлам тащишь? – возмутилась мать.

– Ничего это не хлам, – обиделся Дима.

– А что это?

– В хозяйстве сгодится, – отцовскими словами отозвался брат.

– Сгодится? – глаза матери нехорошо сузились. – Зачем тебе старый хомут может сгодиться? На шее носить будешь, Ерема?

– Продадим кому-нибудь.

– Такое старье? Таких дураков, кроме вас с батей, в округе нет давно.

– Мы с Васей его мазью натрем – станет как новый.

– Между прочим, – пьяно кивнул отец, – дельная идея. Весь в меня.

– Витя, ты бы лучше за дорогой следил, алкоголик. Ладно хомут – бог с ним, может, найдется дурак. Но ящик, ящик ты зачем тащил, садовая твоя голова? У нас своего хлама полно.

– В нем куры нестись будут.

– Да с чего ты взял?!

– В унитазе же несутся, – хитро улыбнулся брат.

– При чем здесь унитаз?

– Мы же унитаз украли – в нем несутся. Теперь ящик украли – и в нем будут нестись.

– За что мне такое наказание? – мать схватилась за голову. – Один дуб дубом – весь в батю, второй – рохля, даже гвоздя не упер. Все волокут: и жук, и жаба, только наш Васек из-за своей лени даже гвоздя не утянул. Димка мямлик мямликом, а все, вишь, хучь хлам, а все равно домой тянет.

– Вы же говорили, что у родителей воровать нельзя, – попытался оправдаться я.

– Правильно, – отец повернулся ко мне, – у родителей воровать нельзя.

– Грех это, – вставила мать. – Вить, следи за дорогой.

– Но бабушка вам не родитель, – отвернувшись, продолжил мысль отец, – значит, вам у нее воровать можно и даже нужно! Чем Дмитрий и воспользовался.

– А я еще и еды спер, – похвастался ободренный похвалой Дима.

– Весь в меня, – закивал отец.

– И вот еще, – Димка достал из кармана большой синий носовой платок в клетку.

– Где ты его взял? – поморщилась мать. – С покойника что ли?

– Мародерствовать нехорошо, – строго сказал отец.

– На веревке у соседей сушился, – потупился брат.

– У каких? – не унималась мать.

– Что со стороны сарая, за садом.

– Наш пострел везде поспел, – подмигнул в зеркало отец.

– В вашем возрасте уже пора баранов воровать, а вы волокете всякую чепуху!

– Баранов воровать надо уметь, – назидательно сказал отец. – Тут нужно быть юрким, как неуловимый Шпулечник, что бы все было, как с гуся опилки. Не зря говорится, не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов. Нашим тюхам-матюхам хотя бы курей для начала толком воровать научиться.

– И не говори, – мать тяжело вздохнула, – в кого они только такие уродились?

Всю дорогу чехвостила нас: Димку за то, что тащит всякую дрянь и меня – за бесхозяйственность. Отец же лишь пьяно хохотал, вспоминая испачканных навозом Севкиных.

– А почему опилки с гуся? – уже почти перед домом спросил Димка.

– Потому, сын мой, что чучела всегда набивают опилками и никак иначе. Шпулечник любит чучела делать, хлебом его не корми.

– А кто такой Шпулечник?

– Шпулечник фигура мрачная, – перестал хохотать отец и сразу помрачнел, – можно даже сказать зловещая. Я вам больше скажу: Шпулечником детей пугали в свое время. Это наш злой рок, наше родовое проклятие…

– Витя, не рассказывай всякие ужасы на ночь, – сказала мать, – не нагоняй на детей жуть. А то им и так после похорон будут кошмары сниться.