Иван Солнцев - Индульгенции

Возможно, это лучше, чем если бы она уехала дальше двора. По крайней мере, она никого не убила. Но ночь все равно будет неспокойной, и я вызываю…

Юля

…странное жжение на языке, но оно быстро проходит.

Сегодня рано рассвело. Небо просветлело, погода прекрасная.

Я хотела бы выйти на улицу, но даже сесть на кровати – отдельный подвиг теперь, и сейчас я могу только безвольно сидеть и смотреть мутными глазами во впавших глазницах на вид в окне. Все, чего мне хотелось бы – это прикоснуться к этому просыпающемуся миру, хоть на мгновение, но даже это кажется недостижимым.

Упаковки с лекарствами стоят прямо на тумбочке, хотя я всегда прошу убирать их с глаз долой. После начала четвертого курса я едва не впала в кому, потом перестала выходить из дома, и видеть каждый день эти склянки стало невыносимо. Впрочем, сейчас я понимаю, что и это проходит.

Ко мне иногда приходят друзья. В общем-то, теперь со мной стараются сидеть почти постоянно. Хоть кто-то, да приходит. Но я уже слишком глубоко в себе. Я стараюсь говорить с ними, хоть немного, но говорить становится все больнее. Я постоянно хочу спать, и мышцы ноют даже от простых потуг сесть на кровати.

Но есть во всем этом и свои плюсы. Я так долго растягивала все эти перемены в себе, так долго сопротивлялась, что сейчас у меня просто нет сил горевать, страдать из-за происходящего и из-за того, что вот-вот произойдет. Я уже все знаю. Знаю наперед. И вся это болтовня по поводу Саши и наших отношений и всей этой истории с его женой кажется мне жалким фарсом из далекого прошлого другой, маленькой и глупой девочки, которая еще ничего по-настоящему не знала. А теперь я абсолютно точно знаю все, что возможно знать мне. И чужие знания меня не волнуют.

Может, это и есть совершенство? Может, его я и достигла в этом состоянии потухшей, но еще дымящейся свечи?

В общем-то, было здорово. Иногда. Иногда не очень. К черту сожаления. Я снова очень сильно хочу спать. Свет на улице усиливается и режет глаза. Я хочу попросить закрыть шторы, но никого нет. Меня очень сильно укачивает прямо на месте. Кажется, что-то не так. Или нет. Я не понимаю, что со мной, но, возможно, так и должно быть.

Лягу. Мне нужно немного поспать. Совсем чуть-чуть.

А потом я встану и пойду гулять.

И ничто меня не остановит, даже этот чертов…

Саша

…и трубку, наконец, взяли, и я оказался одним из первых, кто узнал. Хотя это было почти неделю назад, все это встает передо мной, как наяву, вынуждая оставлять окружающих в недоумении от перемен в моем поведении. Но кто эти люди? Кто они мне?

Вокруг – огромное количество людей, не поднимающих взгляд от пола. Меня вдруг осеняет этой простой и фундаментальной мыслью, и я перестаю слушать сидящих за столом, и мой взгляд утопает где-то в глубинах потолка, в уголках кабинета.

Сейчас я вижу, что он полон острых углов. Я на секунду закрываю глаза, хотя знаю, что это заметят, и я сомневаюсь – притвориться, что я просто снимаю усталость глаз или не играть сольный спектакль этом театре на одного, и предпочитаю не лицемерить.

Мир открывается мне заново, и он полон острых углов. Люди здесь смотрят только себе под ноги. Люди здесь не смотрят вокруг и топчутся на месте, забывая о главном. И я забывал. Всегда. Бежал от правды, которая дремала во мне – наивный чукотский парень. Я мог иметь шансы на успех только в случае, если бы было возможно вырвать себе печень или сердце голыми руками и спокойно жить с этим. Вырвать эту правду было бы даже легче, чем любой жизненно важный орган. Мир полон людей, которые боятся поднять взгляд. Боятся себя. Боятся своих поступков и своих мыслей, боятся острых углов. И я был таким же. Но это ни для кого не новость. Для вас точно. Вы же со мной в этом мире? Я не одинок? Правда?

– Сашь, ну ты слушаешь? Мы же без тебя сделки-то не оформим, а ты где-то в облаках, – насмешливая рожа и V-образная улыбка коммерческого выводят меня сначала из забытья, а потом и из рамок самоконтроля.

– Да на хер эту сделку. И тебя, – я вскакиваю, явно ошарашив всех, кто сидит за столом в переговорной. – Я же вижу, как дружно вы хотите меня развести, как лоха, и повесить все дерьмо на меня.

Я выбегаю из офиса, старательно пряча взгляд от всех, и сбегаю вниз по лестнице.

Той зимой почти не было снега. Я не знал, что все изменится так быстро, и предпочел просто чего-то ждать. Звонил ей несколько раз, но все впустую. Как так вышло, что именно этот звонок стал результативным – даже не представляю.

Я выхожу на улицу, встаю на крыльце бизнес-центра и пытаюсь отдышаться, но воздух кажется слишком теплым, полным горячей влаги, и его хочется просушить. Поэтому я достаю пачку «парламента» и после пары крепких затяжек начинаю успокаиваться.

– Ты как?

Леха неслышно подошел сзади, и его лицо полно понимания. Возможно, он – единственный человек из тех, кто все понимает сейчас. Он – единственный, кто имеет право осуждать меня. Да он и в морду мне мог бы дать вполне справедливо. Но на похоронах мы оба не проронили ни слова, и уже потом, встретившись после очередного дня, я прямым текстом попросил у него прощения за то дерьмо, которое ему пришлось таскать в себе все это время из-за моей тупости.

– Не знаю. Что-то давит. Погода, может.

– Ну, да.

Леха затягивается, и мы оба молчим какое-то время.

– Она хотела бы видеть тебя счастливым.

– Думаешь? – мой голос вздрагивает, и я чувствую, как откуда-то из глубин души прорывается огромный поток слез и ударяет в глаза, но его блокирует то, что осталось от моей воли.

– Поверь. Она слишком много своего оставила здесь. Того, что по праву принадлежало ей. Но ей нужно было верить, что тебе лучше, чем ей.

– Она хотела, чтоб я был с ней.

– Потому что отдала конверт? – Леха горько усмехается. – Да она просто хотела, чтобы ты помнил ее. Чтобы хотя бы частичка ее осталась не в виде бывшей, которую забыли, а в виде любимого хоть кем-то человека.

– Ты любил ее?

– Да, – без колебаний отвечает Леха. – Но никогда не говорил об этом. И не сказал бы. Потому что знал, что значил для нее ты.

– Она убила меня. Унесла с собой, – я уже не могу остановить слез, и мне плевать, что об этом подумают.

– Поверь, она освободила тебя, – Леха выбрасывает сигарету, не докурив. – Освободила знанием от сомнений. Только ты это поймешь позже. Пойдем работать, начальник.

Жить с тем грузом, который достался мне, оказалось не так трудно, если не учитывать…

Соня

…и не могу спать, а только делаю вид, что сплю. Я потерялась. Не знаю, что живет внутри меня, но это пожирает меня день за днем, кусочек за кусочком. Я каждый день думаю о том, что можно уснуть, умереть прямо во сне и больше никогда не проснуться, но самое страшное – что с каждым днем страха от этих мыслей я испытываю все меньше и меньше, а прокручиваю в голове это все чаще.