Ксения Пашкова - Шестеро

– Липп часто подкалывал других. Как специалист, я понимала причину такого поведения, но других это задевало. В нашей группе есть совсем молодые ребята, которые едва ли могли дать ему отпор в случае насмешек. Поэтому, те, кто был опытнее и старше, вставали на их защиту, пытались поставить его на место.

– Кто-то угрожал ему на ваших встречах?

– Конечно, мы связывали его и пытали, – я тяжело вздохнула. – Разумеется, нет.

– Вы так хорошо уверены в каждом из группы? Даже не допускаете мысли, что кто-то из них может быть причастен?

– Я знаю этих ребят. Им всем пришлось нелегко, и мне не нравится, что вы хотите вовлечь их еще и в это. Никому не пойдет это на пользу. Все ваши допросы могут перечеркнуть годы лечения. Учтите это, когда захотите на кого-то из них надавить. Если после беседы с вами кому-то из них станет хуже, поверьте, я этого просто так не оставлю.

Леонид оторвался от протокола и громко стукнул ручкой по столу.

– Спасибо, что хоть пальцем мне не пригрозили. Я не стану фиксировать в протоколе ваши угрозы, но и вы учтите, Ева Юрьевна, если выяснится, что кто-то из них все же причастен, у меня могут появиться основания для подозрения вас в сокрытии фактов преступления.

У меня только что челюсть не отвисла от удивления.

– Разве я что-то скрываю?

– Вы даже не пытаетесь посмотреть на ситуацию под другим углом. Защищать своих пациентов похвально, но сейчас не время и не место. Произошло убийство. Вот взгляните, – и тут он начал доставать из папки фотографии, которые, наверное, никогда не забудутся и не сотрутся из памяти временем.

Я переоценила собственное воображение, когда решила, что уже представила худшую из возможных картину. Как и всегда, реальность оказалась куда более страшной и кровавой. Язык не поворачивался назвать это мертвым человеком: изуродованное до невозможности тело, покрытое таким количеством ран, какое трудно сосчитать с первого раза. Кто-то настолько сильно его ненавидел, что не оставил ему ни единого шанса.

Мне стало тяжело дышать, но я все равно продолжала рассматривать фотографии, изучая каждое видимое повреждение. Ни одно из них явно не имело никакого смысла. Ему наносили удары ради ран, а раны ради боли.

– Хорошо себя чувствуете? Принести вам воды? – У него снова появился этот его обеспокоенный голос, совсем не тот, которым он отчитывал меня пять минут назад.

– Все нормально, – мне удалось наконец-то оторваться от снимков и поднять глаза на Леонида.

– Мне удалось узнать, что вы – хороший специалист, Ева Юрьевна. Вы не безучастны к судьбам пациентов. Мне кажется, что вы могли подметить нечто такое, что может нам помочь в следствии. Может быть, Филипп упоминал об угрозах в свой адрес, рассказывал о ком-то, кто его пугает, с кем у него плохие отношения. Знаю, нельзя вспомнить все по щелчку, но вам стоит попробовать. Если что-то вспомните, сообщите мне.

Закончив с протоколом, Леонид протянул мне его для ознакомления. Прочитав и подписав каждую страницу, протянула листы обратно следователю.

– Обещаю попробовать что-то вспомнить, – заверила его я, на что он молча кивнул.

На встречу все пришли раньше времени. Такими встревоженными и напуганными я их еще не видела. Всегда идеально одетый Тима пришел в мятой рубашке, а Яна впервые за все время не принесла никакого угощения. На лице Лолы ни грамма привычного яркого макияжа, а всегда собранная Эля казалась растерянной и совершенно опустошенной. Свят выглядел более взволнованным, чем обычно, его буквально била нервная дрожь. Если раньше мне тяжело давался подбор слов для разговора с ними, то сейчас я физически не могла вымолвить хоть что-то. Кажется, они это понимали, потому что терпеливо ждали, когда у меня хватит духа начать.

– Как вы знаете, одного из нас не стало, и это то, от чего мы никогда не сможем оправиться, – начала я, и почти сразу поняла, насколько глупо и по-учительски звучу. – Простите, это полная чушь. Нас трудно назвать семьей или хотя бы друзьями. Честно говоря, думаю, для большинства из вас эти встречи – настоящая пытка. И некоторые из вас здесь вовсе не по своей воле, хоть мне и хочется верить, что вам здесь хоть немного нравится, и что эти собрания идут вам на пользу. Липпу они на самом деле помогали. Он был одиноким человеком. Его семья уже много лет не общалась с ним, жена ушла от него и запретила ему видеться с дочерью. Жизнь Филиппа нельзя назвать легкой, но его смерть… Он точно не заслужил такого, – я расплакалась, хоть и не собиралась, это вышло как-то само собой.

Яна подсела ко мне, чтобы обнять. Она гладила меня по спине, пытаясь успокоить, но вместо этого, сама разрыдалась.

– Это ужасно, ужасно, ужасно, – причитала она сквозь слезы.

– У них есть подозреваемые? – неожиданно спросила Эля.

Я отрицательно помотала головой.

– Они явно в растерянности. Поэтому, всех вас будут допрашивать.

Свят взвизгнул и зажал рот кулаком.

– Думаю, вам не стоит рассказывать о конфликтах внутри группы. Это лишь между нами, и я уверена, это никак не относится к случившемуся. Если упомянуть о какой-то ссоре, это может навести на кого-то из вас подозрения.

– Предлагаете врать полиции? – тихо спросил Тима. Мешки под его глазами явно увеличились в размерах с момента нашей последней встречи.

– Это – не вранье. Им незачем знать, что происходит в этих стенах, – ответила я.

– Звучит, как утаивание фактов.

– Тима, это – абсолютно бесполезные факты, но они могут быть неверно истолкованы. Полиция раздует из небольшой ссоры настоящий мотив для убийства, и протащит кого-то из вас через настоящий ад, прежде чем поймет, что вы не имеете никакого отношения к преступлению.

– Да брось, Ева, – начала Эля, – Я больше всех конфликтовала с ним, называй все своими именами. Ты хочешь меня защитить, это – приятно, но я переживу несколько допросов и даже готова нанять адвоката, если понадобится.

– Дело не только в тебе, Эля. Липп постоянно обзывал Свята трусом, а Лолу – слабовольной тряпкой. Он был уверен, что от Яны откажется дочь, когда узнает, что у матери психическое расстройство, считал, что Тиму никогда не возьмут на работу, потому что он не только болен, но еще и сам по себе странный. Тут всем от него досталось, даже мне. Но, как я уже сказала, мы все здесь бываем резки друг с другом, это – конфликты внутри группы, не стоит выносить сор из избы. Конечно, у меня нет права заставить вас молчать, но никто не может запретить мне давать вам советы.

– И ты советуешь нам молчать? – во взгляде Тимы читалось недоверие.

– Решать только вам.

Пару месяцев назад к нам в центр попала девочка-подросток, причиняющая себе вред. На ее руках и ногах обнаружились уже зашившие шрамы и совсем свежие порезы. С ее отцом мы вместе учились в школе и до пятого класса сидели за одной партой. Он довольно быстро открылся и честно рассказал о ситуации в семье. Девочка чувствовала себя ответственной за ссоры между родителями и решила таким способом себя наказывать. Поэтому в нашей работе так важны честность и доверие к специалисту, ведь не все наши пациенты – мои хорошие знакомые или друзья моих друзей. Приходится налаживать отношения не только с больными, но и с их семьями. Сближаться с ребятами из группы, чтобы убедиться в их невиновности, куда сложнее, чем моя основная работа.