Олег Рудковский - Каба́

Так что Игорь продолжал зависать в одиночестве, а в ответ на выговоры мамы – кивал.

Потом он подрос, его кругозор расширился благодаря книгам, и он вступил в «разведывательный» период своей жизни. Его уже не удовлетворяло торчание на пятачке «пять на десять», ему хотелось большего. Игорь перешел к пешим прогулкам: сперва осторожно, вокруг квартала, но постепенно наращивая амплитуду, он познавал город, в котором жил. Он обнаружил, что под равномерный шаг мысли текут куда радостнее, стройнее; и вдруг выяснилось, что познает он не столько среду обитания – он познает себя самого. Погружаясь в мысли, чувства, воспоминания, Игорь приводил в порядок весь мыслехлам, который в его голове существовал, кажется, еще до того, как он родился.

Как и во всех прочих случаях, картину поганило лишь одно – вездесущие, неистребимые докапывальщики. Пару раз Игорь всерьез оглядывал себя в зеркале. Он пытался определить, что такого в его внешности, либо в его повадках – осанке, поступи, движениях,– что такого, что служит маячком? И докапывальщики всех стран и мастей спешат к нему. Это было загадкой. Но постепенно это перестало быть загадкой. Вот только разгадка мало успокаивала, она лишь прибавила новых головоломок, рангом выше.

А потом Игорь случайно попал в безвременье.

Ну, это только так говорится – безвременье. На самом деле ничего мистического или «нарнического». Он просто школу прогулял. Обычно в школу он выходил на час позже того, как на работу убегала мама. И на сколько-то часов позже отца, – он сам не знал, во сколько батя уматывал, в шесть, может быть, а то и в пять. Мама будила Игоря и отчаливала, дальше он справлялся сам. Ну, прямо скажем, он на всем готовом справлялся: завтрак был приготовлен, одежда выглажена и приготовлена, спортивная форма для физры – приготовлена, кимоно для секции дзюдо – приготовлено. Будущее – видимо, тоже приготовлено, но ему врут, чтобы он не расслаблялся и думал.

Однажды, совсем на пустом месте, собираясь в школу, Игорь вдруг остановился. Перестал собираться в школу. Что его торкнуло тогда, он сам не знал. Как-то внутри все упало, и навалилась дикая усталость, почти уныние. Он осознал, что задолбался: каждое утро – одно и то же. Этот ненавистный путь в ненавистную школу, после ненавистной школы – ненавистный путь в ненавистное дзюдо. Это казалось бесконечным, и Игорь присел на табурет в прихожей и призадумался.

А пришло ему на ум следующее: многие из его одноклассников периодически не появлялись на уроках. А потом, на следующий день – появлялись, говорили, что живот болел, и вопросов больше не возникало. Даже справку никто не спрашивал. Ну а какая справка, продристался – и за парту! Учителя в святой понос верили, остальные – нет. Причем даже Игорь, который не особо вникал в жизнь других, в понос не верил. Позже он понял, что и учителя в понос не верили, пофиг просто было.

А вот Игорь не болел. Ни поносом, ни золотухой, ни ОРЗ. Мама говорила, что он подхватил воспаление легких в три года, когда у них в районе авария случилась зимой, и они два дня сидели без отопления. А Игорь не сидел, разумеется, а играл на полу. Так что на Дэвида Данна в роли Брюса Уиллиса Игорь не тянул, неуязвимым он не был. Но потом, в четыре года – он опять же, не помнил, родители рассказывали,– его в деревне покусал пчелиный рой. И после этого к Игорю перестали цепляться мелкие болячки. Cегодня он полагал, что с удовольствием обменял бы свой лунатизм на грипп, с цикличностью каждые полгода. Лунатизм в какой-то степени оставался царем горы; быть может, это он, а не яд пчел в организме, отпугивал иные хвори.

Как бы там ни было, Игорь справедливо счел, что кичиться своим феноменальным физическим здоровьем негоже, а вот использовать этот дар – гоже. Иными словами, никому (ни сейчас, ни в будущем) не поплохеет, если у него вдруг «заболит живот». Он просто не в состоянии сегодня идти в школу, пропади оно все пропадом. Это называется «край».

Почему он вовсе не остался дома, а двинулся, как опечаленный, куда глаза глядят? И ведь рюкзак с учебниками прихватил, все чин по чину. Тогда он не задумывался об этом. Позже понял, что все дело в старых привычках и в привитом послушании. Даже прогуливая школу, он делал так, словно шел туда. Как будто перед собой оправдывался. Как будто давал себе самому шанс передумать и все-таки успеть на уроки. Но он не передумал. И двинулся вовсе не в школу, а через весь город к другому концу.

И случилось безвременье. Потому как уже через 15 минут школьники рассосались по школам. А вскоре последние трудяги рассосались по кабинетам и рабочим местам. Бездельники же и «самозанятые», что составляли авангард армии докапывальщиков, покуда не наводнили улицы в поисках жертв. Видимо, бездельничали или самозанимались. Дороги по-прежнему наводняли машины, на них безвременье не действовало, но Игоря и не интересовали дороги. Как и главные улицы. Не хватало еще отцу на глаза попасться, или друзьям родителей. Игорь перебирался кварталами, а в кварталах установилось изумительное затишье. Ни человечка, ни Маугли. Ни докапывальщиков.

Стояла весна во всем своем великолепии. Из дома Игорь вышел в курточке, но вскоре снял ее и кое-как запихнул в рюкзак. Он блуждал все то время, которое отводилось на школьные занятия,– впритык до обеда. Тоже самозанимался, можно сказать. Вечером вел себя, как примерный сын и ученик. Особо не отсвечивал, чтобы избежать вопросов. Вечером «учил уроки». Перед сном – почитал. А на следующий день, уже не думая ни о чем другом, повторил свой променад, только другим маршрутом. Теперь он не тратил время на сделки с совестью и прогулял школу, как будто всю жизнь только это и делал. Потому что то, что он осознал во время первой своей широкомасштабной прогулки, было важнее. Это было настолько важнее, что Игорь был готов рискнуть ради повторения всем.

Он познавал город, в котором жил. Он видел лица города, видел его потаенные уголки и секреты – то, о чем город помнит, но люди – нет. Он видел корявый камень на месте старого, снесенного памятника, а вечером в интернете нарыл, что это был памятник Дзержинскому. Видел заброшенные деревянные дома – они до сих пор стояли, пугая своей карикатурной, искривленной осанкой и зияющими пустотами-окнами. Видел граффити на стене, настоящее произведение искусства – Чеширский кот и Алиса. Видел балконы сталинок, увитые плющом, как в сказках Андерсена.

Он познавал себя. В этом безвременье он словно перерождался. Мысли перестали скакать с места на место, немного подивились происходящему, а потом вдруг потекли в ином русле, в ином направлении, плавно и мелодично, и внезапно стала формироваться философия. Игоря философия, она родилась изнутри него. Именно она определит все его будущее, о чем он, конечно, понятия не имел, но интуитивно чувствовал важность происходящих в нем процессов.