Валерия Анненкова - Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце

– Простите… Понимаю, иногда я лезу не в свои дела. Но знайте, Александр Леонидович, вы всегда можете довериться мне!

Похоже, графа тронули эти слова. Он застыл на мгновение, словно кто-то ударил его по голове. Руки его заскользили и упали на стол, сильно ударившись о твердую деревянную поверхность. Но боли этой Лагардов не почувствовал, он был занят только одним раздумьем – можно ли действительно рассказать этому человеку правду или нет. Может ли он вообще кому-то говорить о том, что произошло с Анастасией и почему. Безусловно, статский советник боялся, что сие признание его может постепенно разнестись по всему Санкт-Петербургу, и, соответственно, об этом узнает все высшее общество, все начнут осуждать его, супругу и самое ужасное – Анну. Увы, тогда честь этой молодой девушки будет погублена коварными сплетнями и пересудами. А этого допустить Александр Леонидович не мог.

– Вы можете мне довериться… – повторно произнес Сергей Семенович.

Сомнение коснулось разума мужчины, когда он заметил, как недобро заблестели глаза друга. Какое-то подозрительное чрезмерное любопытство исходило от этого человека. Это настораживало Лагардова, заставляя его придумывать предлоги, под которыми можно спровадить нежеланного гостя. Он до сих пор, в течение шести лет не мог понять, почему Гравецкий так искал именно его дружбы, так часто старался находиться именно в его окружении. Чего от него мог хотеть этот человек, с какой целью надеялся предложить свою помощь – эти вопросы не давали покоя ему, заставляя с опаской относиться ко всем разговорам с Сергеем Семеновичем.

– Вы так смотрите на меня, будто я преступник! – обиженным тоном проговорил надворный советник.

Он коснулся рук своего коллеги, его взгляд выразил только одно – «Мне можно верить, и вы обязаны делать это!». Александр Леонидович еще сомневался, но желание выговориться кому-то, поделиться своей проблемой просто не давало покоя его душе. За столько лет службы он научился разбираться в людях, различая лицемеров, эгоистов и предателей, но Гравецкий был для него фигурой неоднозначной, отчасти совмещающей в себе все эти качества. А с другой стороны – этот человек вызывал у него какое-то необъяснимое доверие. Тяжело вздохнув, Лагардов произнес:

– Надеюсь, все, сказанное в этом кабинете, не выйдет за его пределы? – собеседник в ответ кивнул. – Вчера на похоронах мне довелось встретить одно прелестнейшее создание, ангела! Уверяю, в красоте с ней не смогла бы сравниться сама Афродита! Это божественное творение…

– Она известна в свете? – перебил его надворный советник.

– А? Нет, нет… – покачал головой Александр Леонидович. Голос звучал так тихо, так холодно. Не Гравецкому он рассказывал это. Нет. Стенам: они бы лучше поняли его. – Она совсем недавно приехала из Парижа. Но как забавно: по происхождению она – русская, а кроме знания языка, в ней ничего русского нет! Но, однако ж, знали бы вы, как она великолепна…

– Не губите, друг мой, назовите же ее! – спокойно попросил Сергей Семенович.

Лагаров сбился и внимательно посмотрел на собеседника – глаза того горели подозрительным, неприятным любопытством. Статский советник задумался, ибо не хотел, чтобы кто-то знал имя предмета его страстей. Во-первых, он считал, что этим унизит ее, а, во-вторых, он слишком сильно любил ее, чтобы позволить еще чьим-то недостойным устам произнести божественное имя «Анна». Александр Леонидович встал, торопливо отошел к вешалке и сунул руку в карман пальто. Гравецкий, внимательно наблюдавший за ним, заметил, как в руках коллеги заблестели золотые круглые часы на короткой цепочке, с затершейся аббревиатурой «А.Л.» На часах было ровно семь вечера.

– Так вы назовете ее имя? – тонкий, немного неприятный голос надворного советника отвлек Александра Леонидовича.

Мужчина, внимательно всматривающийся в циферблат и провожавший взглядом секундную стрелку, тут же опомнился. Его рука даже не дрогнула, выражение лица осталось сосредоточенным и спокойным, хотя было очевидно, коллега ожидал другой реакции от собеседника. Лагардов, привыкший всегда контролировать свои эмоции, совсем не собирался исповедоваться ему в совершенных и несовершенных грехах. Статский советник вернул часы обратно в карман, а затем подошел к столу, остановился возле Сергея Семеновича и твердым, несколько грубым тоном произнес:

– Вам это столь важно? – он интонационно выделял каждое слово, из-за чего его речь казалась несколько пугающей. – Вы же прекрасно знаете, что я не скажу вам ее имени. Ни один честный человек не позволит себе упомянуть в подобном разговоре имя прекрасного любимого ангела. Чего вы тогда от меня ожидаете?

– Вы назвали ее любимой? А как же Анастасия Николаевна?

Этот придирчивый вопрос Гравецкого застал графа врасплох. Его очень раздражало такое волнение касаемо госпожи Лагардовой. Сначала Сергей Семенович интересовался ее здоровьем, а теперь еще и ролью в его жизни. Александру Леонидовичу казалось, что это уже слишком нагло и бесцеремонно – лезть не только не в свое дело, но и не в свою личную жизнь.

– Анастасия Николаевна… – как в бреду прошептал статский советник. – Анастасия Николаевна ничего не должна об этом знать. Хотя я же все равно знаю, что вы побежите рассказывать ей. Что ж… дерзайте. Только прошу вас выбирать в процессе вашего «увлекательного» монолога скромные и мягкие термины.

– Вы… да вы…

Гравецкий не мог подобрать подходящего слова, чтобы максимально точно охарактеризовать и поступок, и характер графа. Да и мог ли он позволить себе что-то оскорбительное в адрес человека, по чину выше него? Бессильная внутренняя злоба закипала внутри надворного советника. Лицо его покраснело от возмущения, губа задрожала, на лбу выступил пот.

Лагардов наклонился вперед и, опираясь руками на стол, посмотрел прямо на собеседника. От холодного пронзительного взгляда статского советника Сергей Семенович опешил, правый глаз его нервно задергался, словно под действием гипноза. «У вас не хватит смелости мне что-то сказать» – читалось в лице графа. За долгие годы службы в министерстве, он отлично научился разбираться в психологии надворного советника, просчитывать каждый его шаг, каждый вздох, каждую мысль.

– Я?.. – бархатным удивленным голосом спросил Александр Леонидович.

– Извините, – Гравецкий постарался отвести взгляд от статского советника, не в силах больше смотреть в чарующие светло-голубые глаза, скрывающие легкую насмешку.

– Нет, господин, – схватив и крепко сжав его плечо, проговорил Лагардов, – вы что-то хотели сказать обо мне. Прошу вас, продолжайте!

Надворный советник не посмел и пискнуть от боли, когда тощие пальцы графа вонзились в ткань его пиджака. Сейчас он мысленно проклинал себя за несдержанность и прямолинейность, вызвавшую столько внимания со стороны ненавистного коллеги. Странно, ведь Сергей Семенович был человеком без дворянского звания, а должность в министерстве получил только благодаря ученой степени доктора. Соответственно, он просто не мог перечить статскому советнику, и уж тем более упрекать его в чем-либо. Поэтому Гравецкий был вынужден молчать и извиняться перед графом, надеясь на его безразличие.