Мария Макеева - Безопасный человек. Странная история обычного города

Он открыл дверь настежь, и я сразу вошёл.

– Что, опять? – Он скорчил скорбную гримасу. Я кивнул.

– Короче, всё получилось. Ты прав. Я снова увидел этот серый всполох… – Начал я, но увидев Митькиных родителей, осёкся, спешно поздоровался и скрылся в Митькином «убежище», как тот называл свою комнату, в которой развернулся во всю свою «ботанскую» прыть.

На стенах висели его детские рисунки, какие-то старые семейные портреты, плакаты, посвящённые космосу и прикладной физике, и всё это дополняли листы А-3 с пожелтевшими чертежами и электрическими схемами. Под потолком, рядом с плоской люстрой-«тарелкой», кошмарного оранжево-коричневого цвета, покачивались модели самолётов, которые Митька клеил на протяжении многих лет.

Да, в этой комнате жил неординарный человек, но именно этим он мне и нравился. Митька был очень логичным и вместе с тем, каким-то взбалмошным, мог придумать что-то совершенно фантастичное и всегда знал ответы на все вопросы. Он всегда пытался найти выход, даже в тех ситуациях, когда я видел лишь тупик. Поддерживал мои начинания и рассеивал все сомнения.

Я рассказал ему, что не смог спрыгнуть вниз, из-за серой пелены. А когда та исчезла, то никакой песчаной кучи возле гаража не обнаружил.

– Её увезли, Мить, похоже, совсем недавно.

– Вот чёрт, Сел, я не знал! Честно. – Он ужаснулся, лицо побледнело, и его губы сжались в одну узкую полоску. – Ты же мог убиться! Вот я баранья башка! Этот песок там с февраля лежал. Ещё вчера был. Честно, Сел!

Я заметил его испуг и мне почему-то стало стыдно.

– Мить, да всё нормально. Зато ты прав, никуда мой «дар» не делся. Серый всполох – это защита. Я разобрался, что он означает. Это барьер, за который мне нельзя заступать. Последнее предупреждение. Ты был прав, понимаешь? Теперь, если его увижу, буду знать, что впереди меня ждёт что-то нехорошее и опасное. И дальше идти нельзя ни в коем случае. Мить, я буду знать, когда мне грозит опасность, понимаешь? При желании, конечно, я могу убиться, но во-первых, я дурак что ли? Во-вторых, предупреждён, значит, как говорится, вооружён. Так, что наоборот, Мить, твой эксперимент удался, и я выяснил, что со мной! – Я испытывал торжество и стыд одновременно.

– Всё равно. Больше, Сел, не буду предлагать тебе настолько опасных экспериментов. Я не могу допустить, чтобы ты так бездумно следовал моим дебильным советам. Прости. Если бы ты там сломал себе ноги? Вот чёрт… – бледность его лица пугала меня даже больше, чем возможность упасть с крыши гаража.

– Не извиняйся, Мить. Без твоего предложения я бы не разобрался с этим вопросом. – Отмахнулся. Не хотел больше развивать эту тему. – Сам виноват. Я же решал, что мне делать.

Митька глубоко вздохнул.

– Кстати, как там твой живот? Не болит? Всё нормально?

– Да всё нормально. – Я не соврал ему. О порезе я уже забыл. Кожа затянулась, оставляя вместо длинной красной черты, такой же длинный розовый рубец. Другого бы это огорчало, а для меня это стало познанием доселе неведомого. Сродни чуду и открытию.

Мы договорились больше не рисковать. И если я решу что-то сделать, обязательно буду ставить его в известность.

Всю следующую весну я посвятил учёбе и ставшими уже привычными, прогулкам по улицам своего «района». В тот год, до того как на улицы ворвалась «организованная рыночная экономика», город охватил короткий, но бурный период одержимости свободной торговлей. Столь вовремя появившиеся «барыги» с их магазинчиками и палатками, устраивали распродажи «палёной» водки и коньяка. (Настоящий коньяк туда просто не привозился, всё равно он был не по карману большинству завсегдатаев этих палаток.) Мы же с Митькой каждую пятницу или субботу вечером гуляли мимо этих очередей.

В то время мы многого не понимали, думая об этих людях как об «алкашах», потому что те покупали алкоголь, хотя надо признать, многие из них выглядели совсем не похоже на спившихся маргиналов. Я считал этих людей, не смотря на свой располагающий вид, несчастными пьяницами, испытывая пренебрежение. Они постоянно находились возле магазинов и курили в ожидании, а запахом перегара и табака пропиталась даже близлежащая улица.

А я был дураком и развлекался. Помню, когда проходил мимо палаток, если что-то и говорил стоявшим в очереди, то обязательно приправлял свой крик каким-нибудь непристойным словом, чтобы вызывать конфликт. Как ни странно, настоящие конфликты в тех очередях почти отсутствовали. Сейчас уже знаю, что стояли там зачастую не алкаши, а обычные граждане – учителя, библиотекари, инженеры… Которые покупали поддельный «Слынчев Бряг», чтобы позднее расплатиться им, за какую-нибудь услугу. И, разумеется, все они не знали, что чаще всего покупали обычную подделку. Да и я этого не знал.

Водка, как и другой алкоголь, в те времена был в ходу наравне с деньгами. Ей расплачивались, дарили, ставили на праздничный и поминальный стол. Денег у населения становилось исчезающе мало, многие в том году, получив приватизационный «ваучер» обменивали его на этот алкоголь. Помню, у одного из «барыг» на прилавке палатки так и было написано – «продаю за ваучеры».

Для меня история с «ваучерами» началась, когда родители принесли две бледно жёлтых бумажки, похожих на банкноты и торжественно положили их в шкаф за стеклянную дверь. Когда я спросил, что это такое – мне ответили: ваучер. Словно я должен был сам догадаться, что именно это значит. Они часто разговаривали со мной, как со взрослым, ничего не поясняя. А я либо догадывался, либо позже искал ответы в энциклопедии.

Позднее, когда сам его получил, узнал, что это был некий приватизационный чек, дающий право на приобретение государственного имущества. Мне не пришло в голову вложить его во что-нибудь или продать, как в то время чаще всего и поступали. Я отдал его родителям и успешно забыл на многие годы.

Позднее я прочитал, что за эту ценную бумагу можно было что-нибудь купить и всё зависело от удачи продавца или покупателя. Кто-то покупал себе машину, кто-то шубу, кто-то всего одну бутылку «палёной» водки.

К концу 1992, перекупщики стояли почти на каждом углу, предлагая за них деньги. Люди охотно соглашались, не разбираясь, зачем была нужна эта ценная бумага. Тогда я тоже не придавал этому значения. Сейчас понимаю, что был свидетелем накопления «грязного» капитала в руках единиц. Собственно, позднее Кира, будет объяснять мне практически то же самое, только с другой целью.

В декабре 1992 года отец принёс домой видеомагнитофон «Электроника ВМ-12», который я воспринял как некое чудо, а папа как удачное вложение тех самых ваучеров.

На следующие несколько месяцев мой «дар» потерял всю свою привлекательность. Именно из-за «видака» я забросил учёбу, «эксперименты» и свои «дозорные» прогулки после школы. Иногда ко мне приезжал Митька, и мы часами смотрели с ним боевики.