Кирилл Берендеев - Отряд Нандо Бругейры

– Куда теперь? – спросил Нандо у каталонца. Тот снова повернул карту, но пожал плечами.

– Да все едино. И там, и там могут быть завалы после бомбежек. Рискнем двинуться прямым спуском.

– Пулемет может не пройти, – произнес Арндт, подходя. – Я и так только с помощью Микеля его протащил.

– Тогда длинной. Интересно, – вдруг словно про себя, произнес каталонец, – а как там канатная дорога? Она ведь начиналась из-под земли и потом неожиданно вырываясь на свет, вела к горе… как ее…

– Монжуик, – холодно отчеканил Нандо. И прибавил: – Так что выбираешь?

– Длинную. Если Барселонета так сильно разгромлена, как говорят, придется высунуть нос наружу.

– Если все равно, проще короткой. И перебежками, – заметил Лулу, доселе упорно молчавший.

– С пулеметом? – спросил у него баск. Тот хмыкнул.

Некоторое время они еще спорили, потом спохватились. Решили двинуться длинной, мало что. Но и долгая дорога оказалась усыпана обвалившейся кладкой, Микелю приходилось то и дело помогать товарищу. В итоге, он на время отдал ящик Лулу, и вместе с немцем тащил пулемет на руках. Исагирре едва волок взрывчатку – ведь, на нем еще висели мешки с патронами. Наконец, молодой человек выдохся окончательно и запротестовал.

Как раз в этот момент коридор снова разветвился. Рафа без разговоров повел всех в более узкий, но не заваленный тоннель. Нандо последовал за ним. А затем неожиданно поинтересовался:

– Ты часто бывал в Барселоне? – но тот покачал головой в ответ.

– Редко и давно. Ребенком, да, выбирались весной или осенью, когда у моря не так жарко. Мы же в горах, на самом севере провинции жили. Я мечтал стать летчиком, – вдруг добавил он. – И знаешь почему? На горе… как ее, ну где Христос на соборе стоит, как памятник Ленину.

– Тибидабо.

– Именно. Какое-то детское название.

– Евангельское, – встрял студент, отягощенный не только и не столько патронами. – Из евангелия от Матфея: «tibi omnia dabo», то есть, «тебе все даю»…

– Понял. Все названия тут библейские, хоть ты что. Молимся мертвецу, что одному, что другому. И памятники однообразные ставим, – скривился каталонец. Но тут же продолжил: – На ней, кроме храма, еще аттракционы построили. Качели-карусели, это ладно, но там есть самолет с видом. Садишься на площадке и потом он прокручивается над пропастью. Все визжат, кричат, даже взрослые. Помню, как же я ликовал, когда самолет отрывался от земли и уходил в полет. Почти настоящий. Я тогда и сказал родителям: вот увидите, буду летчиком. Мне шесть лет тогда исполнилось, кажется.

Он помолчал. Хмыкнул, остановившись у новой развилки.

– Эта на карте не обозначена.

– Не туда смотришь, – ткнул пальцем Нандо. – Мы уже вот тут, а не здесь. Сам же повернул, – Рафа кивнул, капитан, помолчав, спросил:

– А почему не случилось пойти на летные курсы?

– Брат сломался на работе. Руку станком зажало, мне пришлось вместо него идти, одиннадцать тогда было. Ну вот и закончилось счастливое детство, – он снова неприятно хмыкнул.

– А в армию как попал? – это уже Чавито, заинтересовавшейся историей с кружащимся самолетом. Каталонец пожал плечами.

– Да тоже так, примерно. Увлекся. Вот только уже не выпустили, как дали винтовку, так и не расстаюсь до сих пор, – он попытался усмехнуться снова, но губы свела предательская судорога.

– И хорошо, что тебя комиссар не загреб, – заметил Ланда. – Серхио ведь со списком приходил, помнишь, Нандо, ты еще с ним уединился потом, вы долго что-то обсуждали. А когда…

– Помню, – резко оборвал Микеля капитан. – Было дело. Скверное, но нужное. Проехали.

– Трех человек взяли спецы. И никто не вернулся.

– Да, и мне от этого не легче, – он посмотрел на Ланду, тот взгляда не отводил. – Что, думаешь, я просто так с Арройо говорил о списке? Он сам убеждал меня, сам приводил доводы, я только, – Нандо снова замолчал. И вдруг произнес: – Там было больше «шпионов». Я одного отстоял. Под честное слово.

– Кого? – тут же спросил Ланда. Но командир молчал, не желая длить эту беседу. – Так кого же, Нандо?

– Я не могу сказать. Уже неважно.

– Мне важно, может, это я был.

– Ты же не троцкист. С чего вдруг?

– А кто тут хотя бы теоретически троцкист, кроме везунчика Рафы?… Это он был?

– Нет, и я же сказал, что не отвечу.

– Черт, Нандо, ты сейчас рассоришь всех. Кто был вычеркнут?

– Чавито.

– Кто? – не поверил ушам Ланда. Кроха Даниэль, это было заметно даже в темноте, покрылся багровыми пятнами. – Он-то как туда попал?

– Этот вопрос я и пытался выяснить у Серхио. Но он говорил только то, что ему сказали в штабе, когда распределяли списки. Шпион, троцкист и… и да, на усмотрение комиссара. Он тогда поручился за Чавито, что он свой, что нет на нем пятна, что, если надо, искупит кровью.

– Бред. Сущий бред, – пробормотал Пистолеро. Помолчал и прибавил:

– Значит, Фабио Катальдо, Адольфо Пантано и Жоан Солер. Первого я помню хорошо, он к нам в бригаду по рекомендации самого Пальмиро Тольятти попал, а тот своих отбирал, как никто. Славный парень, хоть и горяч, как все неаполитанцы. Остальные, даже не знаю, с чего их-то. Особенно Фабио.

– Во всяком человеке есть червоточина, – заметил Чавито, немного успокаиваясь после того, как узнал горькую подробность о себе, вырванную из уст командира. – Она, до поры, до времени, незаметна, а случись что, вдруг проступает. И туда забирается гниль. Вот Фабио с нами сколько сражался, больше года, как ни один из интернационалистов.

– Кроме меня, – заметил Арндт.

– Да, прости, кроме тебя, Айгнер. Вот может в нем эта червоточинка и появилась? Я не знаю наверное, но может. Ведь там, сверху, им виднее, что за человек, как он мыслит и что делает.

– Что ты несешь, Чавито? – взорвался Пистолеро. – Сам подумай.

– Думаю, Микель. Вот и говорю. Меня же тоже посчитали. Но я свой долг отработал, честно, поблагодарили даже. Кровью смыл.

– Мы все кровью его смывали, – немного смутившись, отвечал баск. Хотел что-то прибавить, но ни сил, ни желания спорить с Даниэлем не осталось, он молча закинул ящик на плечи и спросил, куда двигаемся дальше. Споров не возникло, отправились у указанный Рафой коридор. Долго шли. Пока неуспокоившийся Чавито снова не вспомнил про историю взросления каталонца. Попросил рассказать уже его о больной теме, о временах мятежа.

– Ни слова больше про мясника Марти. Что, не слышал, как его называют? Мясником, да, – зло продолжал Рафа. – А как иначе? Скольких людей он отправил под нож ни за что.

– Но должна же быть черво…

– Да брось, Чавито, не было и не будет, брали неугодных лично ему или кому-то из его присных. Комиссаров, то есть. Настучали и получили. А как иначе-то эти списки составлялись? По наветам.

– Но…

– Как проскрипции и составлялись, Рафа прав, – заметил Лулу, приостанавливаясь и пропуская вперед командира. – Брали неугодных, а нам байки сочиняли. Про шпионов, вредителей и все такое. Да откуда у нас столько шпионов? Умом надо понимать, что бред. А велись и охотно. У Советов большой опыт в этом деле, вон, как долго они они весь Союз шерстили, еще с начала тридцатых. Мы тогда только республику объявили, а они начали присматриваться, правильно ли мы ее строим, кто за кем стоит и какие мысли в голове имеет. Да и по приезду в начале гражданской еще и друг на друга стучали, для повышения отчетности. Помните, Серхио как-то обмолвился, что у него мало троцкистов выявлено, и его советские товарищи из-за этого…