Георгий Ланской - Танцы мертвых волков

— Как же мы вернемся? — спрашиваю я. Впереди есть пологий спуск, но плот придется бросить. Нам никогда не уволочь его вверх по течению. И в этот момент Олег бросается на меня, схватив пальцами за горло.

Мы летим в воду. От неожиданности я не сразу выпускаю шест, а потом, разевая рот как выволоченная на берег рыба, пытаюсь оторвать руки брата от себя. В горло льется вода, обжигающая, мерзкая, пахнущая кувшинками и смертью. Я кричу, но из горла вылетают только пузыри. Под водой темно, но лицо брата, с белыми зрачками мертвого окуня совсем близко. Я брыкаюсь и бью его ногами, отталкивая от себя вверх, к синей кромке бездны. Нас разбрасывает в разные стороны. Я не тону, я лечу вниз, на дно. Олега швыряет вверх, и он бьется головой о плот.

От недостатка кислорода разрывается грудь. Пузыри-сталкеры плывут вверх, показывая направление. Но следовать за ними уже нет сил. Я тону. Мои глаза открыты, и я вижу, как за мной, растопырив в стороны руки и ноги, морской звездой опускается на дно Олег.

Тишина. Покой. Занавес из водорослей.

Мы сидим на берегу, мокрые, трясущиеся, прижавшись друг к другу, как в далеком детстве. Кто кого вытащил? Тайна, покрытая мраком… Потом лезем наверх по мокрой глине, срываясь и сбивая друг друга. Возвращаемся домой через весь город, мокрые, грязные, вцепившиеся друг в друга не то от братской любви, не то от ненависти, не то из чувства самосохранения. Ночь уже вступила в свои права. Ни одна машина не останавливается, чтобы нас подобрать. Олег всхлипывает, я плачу, размазывая грязь по щекам. Луна, круглая и ослепительно-белая, издевается над нами, посылая вниз призрачный, краденый свет. Добравшись до дома, мы сбрасываем одежду и, не сговариваясь, ложимся в одну постель, как в те счастливые времена, когда была жива мама. Согревшись, я отворачиваюсь от брата, он тоже поворачивается ко мне спиной. Весь воздух пропитан его ненавистью. А я плачу не переставая, сокрушаясь, что не дал себя убить.

Жалеть больше некого, даже себя. Это нужно было делать раньше, пока я был. А сейчас меня уже нет, ни на этом свете, ни на том. Ну… почти нет.

Поэтому я лежу здесь, на скамейке в бане, в том самом доме, где Олег встречался со своей любовницей, месте, куда мы приходили с этим пронырливым журналистом. Почему? Потому что некуда больше идти.

Я останусь тут. Бежать не имеет смысла. Скоро все кончится, к гадалке не ходи.

Я знаю, что Олег меня убьет…

Кирилл

Ночью снова шел дождь. На улицах было сыро, противно. Прохожие старательно обходили лужи, в уличных кафе скучали застигнутые непогодой продавцы. Посетителей под зелеными зонтиками с рекламой пива практически не было. Никто не покупал мороженое, не просил сок и минералку. В такую погоду куда быстрее разбирали бы горячий чай или водку. Но чайники были не во всех кафешках, продавать разливную водку на улицах запрещал суровый закон, да и сидеть на сыром ветру в такую погоду в продуваемом заведении отважились только два идиота.

Одним из них был я. Вторым — излишне настырный журналист Никитка Шмелев, настоявший на личной встрече подальше от родимой конторы. Толстая деваха-барменша, кутавшаяся в шерстяную кофту, с отвращением смотрела на то, как мы пьем пиво. Я ее отлично понимал. Моя кружка стояла нетронутой, мне и смотреть на нее было холодно. К тому же пить на работе — вредно, начальство унюхает, проблем не оберешься.

Никита пиво лишь отхлебнул, скривился и отставил кружку в сторону. Вид у него был совершенно несчастный, что наверняка не соответствовало внутреннему состоянию. Иначе как объяснить, что в льдинисто-голубых глазках плясали хорошо знакомые черти азарта. Я же чувствовал себя полным идиотом. И было от чего.

— Ты уверен? — спросил я тихо. Никита нервно дернул плечами, что, видимо, означало "фиг его знает". Однако, сказал он совсем другое.

— Твердой уверенности у меня нет. Катька не знает, Полина Викторовна сомневается, но и не отрицает. Но, Кирилл, ты же сам все видишь…

Я вздохнул. Возразить было нечего. Глядя на распечатку фотографии, я и сам понимал — таких совпадений не бывает. Оттого вся эта история приобретала совершенно другой оборот. Разбросанные пазлы вдруг сами стали складываться в картинку со смутными очертаниями.

— Юлька знает? — спросил я.

— Знает. Теперь ты понимаешь, почему маньяк звонил ей?

— Понимаю…

Самое неприятное, что я действительно начал понимать, но от этого не становилось легче. Пока основным подозреваемым был Олег Муроенко, мы отрабатывали эту версию, несясь по следу, как гончие за лисой. И, что довольно часто бывает, увлеклись, не заметив, как облаиваем пустую нору, куда юркнула хитрая бестия, выбравшаяся через запасной выход. Впрочем, лисы не охотятся стаей, это волчья прерогатива.

— Прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но не было ли у вас сведений, что кто-нибудь из братьев Муроенко наблюдался у психиатра? — осторожно спросил Никита. Я вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Так были сведения?

— Ну, были. Олег Муроенко лечился в психиатрической клинике где-то в Павлодаре. Мы сделали туда запрос, но пока ответа нет. Все же это теперь другое государство, плюс врачебная тайна…

— А психологический портрет преступника вы составили? — перебил меня Никита. Я возмущенно фыркнул, с сомнением посмотрел на кружку с пивом, и, все-таки отхлебнул изрядную долю янтарного напитка.

— Ник, для психологической экспертизы нужен узкий специалист, а у нас только-только с легкой руки городского прокурора дела объединили в одно. Честно говоря, я не в курсе, направляли ли они материалы на экспертизу. Следаки перед нами не отчитываются. Нам сказали — мы делаем. Так откуда ты знаешь про дурку?

— Да ниоткуда не знаю, — отмахнулся Никита. — Догадался. Бегала у нас по редакции Нелька Уфимцева, наша поэтесса придурковатая. Очень не любили ее редакторы, а мы так и подавно прятались, называя некрофилкой, потому что она своей поэзией мертвого бы задолбала. Но если не поставить в номер ее вирши, она обрушивала на журналистов свой праведный гнев. И графоманы мы были, и политические проститутки, и бездари… Телефоны обрывала, даже камнями в окна швыряла.

— При чем тут Нелька?

— Не при чем. Просто у нее такой же взгляд, как у Игоря Муроенко был, когда я с ним на дачу поехал.

— Какой — такой?

— Такой. Внутрь себя. У него глаза, как шары из темно-красного стекла. Смотреть страшно… Ты уверен, что в дурке был Олег, а не Игорь?

— По документам из военкомата — Олег… Хотя… Они же близнецы… Мог и Игорь быть, если паспортом брата воспользовался.

— В том-то все и дело, — мрачно сказал Никита. — Мы не знаем, с которым из них имеем дело. Мы тут с Юлькой обсудили интересную теорию, что Муроенко всего один, а не два. Но это опровергается одноклассниками и соседями. Сюда же железное алиби на момент убийства Ерохина. Уж там он точно не мог быть, я сам свидетель… Мозги уже пухнут от всего этого…