Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго

Я сделал длинный глоток пива.

— Очевидно, он это делал, — вздохнул я. У меня созрело решение. — Отвезем его назад в крепость.

Реакция Луизы на возвращение Ивана была бурной и, в общем, предсказуемой. То, что я забрал в поездку за город из дома весь дневной запас наркотиков, еще больше ее разозлило. Мне надо было придумать что-нибудь необычное, чтобы ее успокоить.

Я протянул ей банку со всем запасом наркоты в одной руке и футляр от фотопленки — в другой.

— Конопля или кокаин?

— Мерзавец! — выругалась она, схватила то и другое и убежала из дома.

Я закурил сигарету и сел на деревянную табуретку напротив Ивана. Он проснулся и попросил воды.

— Как долго ты был в Марокко? — спросил я, наливая мутную воду из деформированной пластиковой бутылки в немытую кружку.

— Марокко? — Иван сдвинул брови, хотя я бы не сказал, что он сделал это из-за смятения или боли. — Почему ты решил, что я был в Марокко?

Я хмыкнул:

— Так, предположение. Показалось, что ты мог съездить туда за порошком.

Он улыбнулся.

— Если бы я мог достать его в Марракеше, не возвращался бы обратно, особенно к тебе. — Он попытался рассмеяться, чтобы дать мне понять, что шутит, но ему удалось лишь лопотание с брызганьем слюной. — Мне бы хотелось сделать дело в Дар-ал-Байде.

— Это в зоне, где производится гашиш? — Я продолжал спрашивать, надеясь что-нибудь из него выудить, хотя было ясно, что он не склонен откровенничать.

Иван вздохнул.

— Мартин, понимаешь, Марокко нечто большее, чем это дерьмо. — Он вытянул пальцы, как прикованная к постели тетушка, страдающая ипохондрией. — Дай мне немного лакомства, чтобы заглушить боль.

Несмотря на мое возрастающее и по-прежнему скрываемое подозрение, что Иван заразился проказой, я дал ему сигарету. В конце концов, это был его кайф. Иван сделал длинную затяжку, прокашлялся и выпустил дым обратно в комнату.

— Дар-ал-Байда — арабское название Касабланки. Город очень романтичный, похожий на Марсель, только более деловой.

— Тогда зачем туда ездить? У них послабления в налогах или что-нибудь еще? Ты хочешь окунуться в атмосферу клуба Рика с его «Сыграй это еще раз, Сэм» и все такое?

— Там нет никакого клуба Рика, — презрительно фыркнул Иван. — Он существует только в кино. — Я совершенно забыл, как восторженны и критичны могут быть французы по отношению к американской культуре. — Тебе известно, что такой фразы, как «Сыграй это еще раз, Сэм!» в сценарии «Касабланки» не было? — добавил он самодовольно.

Знал ли он, как мало я имел времени для общения с умирающими педантами? Его носило как наркомана, качающегося на волнах фантазии. Я позволил этой теме заглохнуть самой по себе.

Белое солнце Андалузии располагало целым днем, чтобы насытить жаром толстые стены дома. В конце полудня воздух моей передней комнаты стал вязким и душным. Пыль на тенниске превратилась в грязь, которая впитывала пот, а мой затуманенный наркотиками мозг обратился в топкое болото. Как человек, не лишенный исследовательского инстинкта, я понимал, что нет смысла продолжать движение по этому пути. Путь был проложен в своем настоящем виде среди непроходимых пространств глубокой черной грязи и противных вонючих луж, в которых таились те самые слепые змеи и другие чудища, порожденные мозгом, которых справедливо опасался Тео. Я закрыл один глаз и взглянул на Ивана, внезапно осознав это столь же ясно, как и то, что любовь умирает и больше не восстанавливается, и ни он, ни я не скажем почему. Прекратила ли его нога испускать тошнотворный приторный запах гниения, или я стал привыкать к нему, не могу сказать, но неизбежность его смерти была очевидна и несомненна. Его пальцы, некогда длинные и костлявые, идеальные пальцы для сбора винограда, распухли и почернели на кончиках, а губы, которые некогда обожали школьницы-лыжницы за их рубиновую мякоть и чувственность, стали тонкими, сизыми и холодными. Желтая пленка обволакивала оболочки его глаз и проникала в желоба век, а по скулам разлилась плотная, с червоточинами, восковая белизна. Его голова свесилась набок, а глаза вращались в орбитах, чтобы увидеть меня.

— Ты полагаешь, я взял от жизни слишком много? — прошептал Иван, облизывая губы языком, покрытым дорожкой желтизны.

Я кашлянул и отвел взгляд в сторону.

— Не знаю. А как ты думаешь?

Он поднял бровь и вновь взглянул на свою тень на потолке. Я закурил сигарету. Хотелось подняться, выйти из комнаты, вернуться в нее через час и обнаружить, что его уже нет.

— Мой moto, [10] Мотоцикл ( фр.). — произнес он невыносимо медленно. Как ни позорно, но, увы, я уже подумал об этом. — Поскольку он мне не понадобится, возьми его себе.

Приятно было слышать, что он разрешает. Я уставил глаза в пол.

— С твоей стороны это очень любезно, но не надо говорить такой вздор. — Я гордился умением лгать, со временем напрактиковался и усовершенствовал это искусство, но на этот раз мои слова звучали неестественно, как манифест тори. — Ты уже выглядишь лучше, — добавил я. — Еще одна ночь — и ты встанешь на ноги и помчишься через пролив на экспрессе в Марракеш. Потерпи.

Иван закрыл глаза.

— T'es très gentile, mais c'est pas nécessaire. [11] Ты очень любезен, но в этом нет необходимости (фр.).

Что-то пронеслось по его венам, вызвало нервную дрожь во всем теле, вышло через лоб. Он сомкнул веки плотнее и захныкал. Я встал и двинулся к выходу. Меня охватил ужас.

— Послушай, как насчет анальгетиков, снимающих боль? Я знаю парня, у которого есть немного, — что, если взять?

Иван кивнул в знак согласия. Он дышал прерывисто и часто, почерневшие руки разжимались и сжимались в кулаки, словно он хотел выкачать кровь из своего тела.

— Подожди немного — я скоро вернусь и воды принесу.

Он поднял руку, останавливая меня.

— Мартин, погоди. Погоди минутку. Ты должен знать кое-что, это касается moto…

Я быстро закивал.

— Да, да, я все знаю о moto. Когда вернусь, расскажешь что-нибудь еще.

Я встретил Мамута, друга Тео, когда спешил к площади, и попросил его принести в мой дом немного воды. Укоризненный жест пальца в глубине моего мятущегося сознания указал с сарказмом на мою глупость и неспособность доставить к врачу агонизирующего француза. Теперь, когда было слишком поздно, ни одна из моих отговорок не казалась убедительной. Я понимал, что в качестве последнего средства должен поместить больного в заднюю часть фургона и отвезти в отделение скорой помощи госпиталя в Коста-дель-Соль. Вот что мне нужно сделать, решил я, после того как поставлю его на ноги при помощи каких-нибудь опиатов Тео.

Я принялся взбираться по лестнице, более спокойный оттого, что выбрал курс на конструктивные действия. Уже с тринадцатой ступеньки я закричал Тео, стоявшему наверху: