Анри Лёвенбрюк - Соборы пустоты

Он торопливо порылся в ящиках в поисках загрузочного диска и наконец нашел один в подложке на столе. Снова запустил компьютер, уже с Линуксом. Наконец появился скрытый объект на жестком диске. Он тут же просмотрел содержимое папки, название которой не оставляло сомнений. «Проект Рубедо». То, что ему нужно. Но радость была недолгой: папка оказалась пустой.

Раздосадованный Стефан стукнул по столу кулаком. Выходит, все его усилия были напрасны.

Возможны два варианта: либо Сандрина сама все стерла перед уходом домой, чтобы не оставлять в компьютере никаких следов, либо кто-то опередил его и похитил документы.

Как бы то ни было, ему больше нечего здесь делать.

Молодой человек поднялся. Может быть, чересчур резко. На какой-то миг у него слегка закружилась голова.

Вцепившись в стол, Стефан подождал, пока его отпустит, и подошел к шкафу Сандрины. Он пересмотрел груды папок, перечитал все корешки коробок с дисками, но пресловутая папка нигде не упоминалась. Делать нечего. В кабинете больше ничего нет. Настало время уходить.

Но, когда он собирался закрыть шкаф, опять закружилась голова. На секунду помутилось в глазах, и он едва не потерял равновесие. Выругавшись, он схватился за шкаф. Что это с ним?

Решив, что уже может двигаться, он было попробовал подойти к двери и тут же понял, что головокружение только усилилось. Будто он принял анестетик. Руки и ноги словно налились свинцом, в висках стучало. Может, ему просто надо выйти на воздух.

Выйдя из кабинета, он, спотыкаясь, пошел к лифту. Оказавшись в кабине, он с трудом сумел нажать на кнопку первого этажа. Чем дальше, тем хуже он видел, малейшее движение давалось ему с трудом.

Когда лифт наконец открылся перед просторным холлом, Стефан Друэн двинулся к выходу, борясь с усиливающимся головокружением. Все вокруг бешено вертелось.

Ночной охранник, заметив, как его шатает, поднялся со стула:

— Месье Друэн, с вами все в порядке?

Но молодой человек едва расслышал его голос. Теперь уже его легкие отказывались впускать в себя воздух. Голова, казалось, вот-вот взорвется. Выйти. Внутри кричал голос, приказывая ему выйти. Словно одеревеневший, он преодолел последние метры, отделявшие его от стеклянной двери, и тут под ним подломились ноги. Он упал на колени, не в силах продолжать борьбу.

Он никак не мог понять, что с ним происходит. Это не простое головокружение. Причина не в том, что он слишком переволновался. Нет. Все куда серьезнее. Значительно серьезнее. В чем же дело?

Из последних сил он приподнял голову. За стеклом ему померещилась фигура мужчины, опиравшегося на трость. Почему-то он понял, что мужчина следит за ним. Потом все поле зрения заполонили мельтешащие цветные пятна.

Стефан Друэн подумал о своей коллеге, о том, что они вдвоем раскопали. Удастся ли когда-нибудь предать всю правду гласности? Потому что он тоже сейчас умрет. Это очевидно.

Сердце вдруг перестало биться, и Стефан тяжело повалился на большую стеклянную дверь. Он со всей силы ударился о нее лицом, так что нос с сухим треском сломался. Тело медленно сползло на пол и застыло. Над ним, петляя, словно речка, по прозрачной поверхности стекала струйка крови.

Будучи человеком предусмотрительным, я всегда старался тратить деньги бережливо и с толком. Переписывая для своих заказчиков векселя и документы на владение, я быстро понял значение недвижимости, ценность камня. И вот, как только у меня завелись деньги, я прикупил несколько домов, сперва небольших, а затем и побольше, чтобы привести их в порядок и извлекать из них выгоду. С годами я приобрел много строений, с некоторыми из них я вдобавок получил прекрасные виноградники. Эти-то вложения и стали источником моего якобы необъяснимого богатства, которому столь многие завидуют.

В 1370 году я женился на даме Пернелле, которая овдовела во второй раз и тоже имела кое-какой достаток. Так у нас двоих собралось немало земных благ, и не правы те, кто все еще смотрит на них с подозрением.

Мои завистники часто забывают о том, что это состояние также позволило мне заниматься благотворительностью. Пернелла, любимая мною больше всего на свете, разделяла со мною эту склонность к добрым делам, и мы немало роздали церквям и беднякам. Когда двадцать лет назад она скончалась, все ее имущество отошло к церкви, и я никогда и не помышлял претендовать хоть на малую его часть. Когда наступит мой черед, а это случится очень скоро, моя славная горничная Марго Кенель унаследует б ольшую часть моего добра, что позволит ей воспитать свою дочь Колетту, которая была так добра ко мне.

Дома не только принесли мне достаток, но и позволили дать кров самым обездоленным. И сейчас, когда я обращаюсь к тебе, читатель, я укрылся в Париже, в подвале своего прекрасного дома на улице Монморанси. В этом доме я поселил четыре нуждающиеся семьи. И признаюсь, что их счастье радует меня больше, чем все золото мира.

К вечеру Ари добрался до улицы Монморанси.

Пока Ирис не удалось узнать настоящее имя таинственного Вэлдона, но один след она уже нашла: адрес, по которому этот загадочный человек жил сейчас или прежде… Когда она назвала улицу и номер дома, Маккензи сперва подумал, что это шутка.

Если верить источникам Ирис, Доктор жил в доме 51 по улице Монморанси. Адрес был прекрасно известен Ари, как и всякому, кто хоть скольконибудь интересуется эзотеризмом. Это здание не только одно из самых старинных в Париже, дом также известен тем, что некогда принадлежал Николя Фламелю, переписчику, жившему в XIV веке и, по легенде, проникшему в тайну алхимической трансмутации.

Не приходится удивляться тому, что «посвященный» Вэлдон выбрал для себя такое жилище. В лучшем случае это смехотворно. Пусть Ирис и не отвечала за достоверность этих сведений, но они выглядели правдоподобно, и Ари решил проверить их лично.

Машинально подняв воротник рубашки, аналитик энергичным шагом поднялся вверх по улице и подошел к старому парижскому дому.

Это было удивительное средневековое здание — каменное, довольно узкое, трехэтажное, оно будто бросало вызов современным столичным постройкам. На двух боковых опорах сохранились старинные скульптуры и до сих пор были видны медальоны и надписи, заказанные Фламелем в самом начале XV века. В барельефах угадывались каменные ангелы и другие персонажи, один из которых, по-видимому, изображал самого домовладельца. Из букв, вырезанных над дверью, складывалась фраза, которую легко разобрал Ари: DEO GRATIAS. [20] Милостью Божьей (лат.). Наконец, нельзя было не заметить изящно выгравированные на камне инициалы Н и Ф.

Увы, спустя несколько веков после смерти прославленного парижанина кому-то взбрело в голову вырезать на фронтоне безвкусную надпись «Таверна Николя Фламеля». Сквозь решетку на окне видны были столы и стулья обосновавшегося здесь ресторана, в это время дня еще закрытого.