Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных

Может быть, эти встречи не нравились Антону в связи с его до сих пор личной неустроенностью? Он не желал ни гадать, ни разбираться.

Школьный звонок долетел до него даже через толстые стены.

Он поднялся.

Что же, интересно, расскажет о своем сыне мама?

Суровая женщина на входе долго оценивала его изучающим взглядом.

— Откуда говорите?

— ФСБ.

— И зачем вам Татьяна Валерьевна понадобилась?

— Для консультации.

— Что за консультации такие с учителем русского языка?

— Разве вы — Татьяна Валерьевна? — как можно наглее осклабился Антон. Эту ухмылку он накануне долго тренировал перед зеркалом.

— Наглец, — объявила женщина, но почему-то его пропустила.

В раздевалке стоял детский гомон. Два паренька так увлеченно дрались мешками со сменной обувью, что едва не сбили Антона с ног. Тополев поймал одного из них за воротник.

— Где кабинет русского языка? — гаркнул он в ухо своему пленнику.

— Вы чего, дядя? — удивился паренек.

— Где кабинет русского? — еще строже повторил Антон.

— На втором, — проблеял пленник и был немедленно отпущен.

С ревом непобедимого героя, он, мотая своим мешком, словно пращой, вновь исчез в раздевалке.

Две старшеклассницы около лестницы смерили Тополева оценивающими взглядами и о чем-то рассмеялись. Антон внутренне застеснялся, поднимаясь и ощущая на своей спине их совсем не детские взгляды.

А вот на лестничном пролете его постигло настоящее удивление. На стене висел большой стенд: «Наши медалисты». Несколько мгновений Антон рассматривал большую фотографию Максима Дронова с соответствующим пояснением.

Надо же, подумал Антон, испытывая своего рода общность. А парень-то молодец! И школу мы с ним почти в один год закончили!

Наверное, ему просто не повстречалась Танька из параллельного класса.

По коридору сновали школьники. Кто-то бесился, сливая накопленную за урок энергию, кто-то зубрил в углу, прижав учебник к груди, кто-то увивался за девочками. Кабинет русского языка Антон нашел практически сразу.

Открыв дверь, заглянул, сразу ощутив некую робость.

Привлекательная женщина в возрасте подняла голову от распахнутой тетради.

— Татьяна Валерьевна?

— Да.

Антон зашел в класс и плотно закрыл за собой дверь.

— Я по поводу вашего сына, Татьяна Валерьевна, — сообщил он, как можно более официально. — По поводу Максима. Мы сможем поговорить пару минут?

Легенду они с Петровским сочиняли вчера по дороге в офис из отделения милиции.

— Не хватало еще, что бы почтенная женщина инфаркт заработала прямо на рабочем месте, — сказал тогда Тарас.

Поэтому, отрепетированные слова лились из Антона широкой и вольной рекой.

Однако, разговор получился короткий.

По его истории получалось, что на прежнем рабочем месте Максима проворовался бухгалтер и вышли крупные неприятности. Какие собственно, Тополев деликатно уточнять не стал. Крупные. И ваш сын, уважаемая Татьяна Валерьевна, наверняка мог бы помочь органам следствия, будучи продолжительное время свидетелем довольно крупных теневых махинаций.

Упоминание волшебного слова «свидетель» внесло в ум преподавателя русского языка очевидное смирение.

Ей, оказывается, всегда не нравилась работа сына у этого безобразника Борзова. Семен еще в институте отличался отвратительным поведением и постоянно сбивал Максима на разного рода шалости. Какого рода, мама уточнять не стала. Разного.

Вот как, покачал головой Антон. А контактов этого Борзова у вас, часом, не осталось?

Конечно, есть, оживилась мама. Старый рабочий телефон Максика. Но, он, к великому сожалению, дома. Вы, молодой человек, позвоните мне домой часиков эдак, в пять вечера — и я вам его с удовольствием продиктую.

И последний вопрос, Татьяна Валерьевна, откашлявшись, спросил Антон. Как бы нам с вашим сыном побеседовать?

И тут учитель словесности заметно погрустнела.

Сына не было дома уже два дня.

Не звонил и не передавал чего через знакомых?

Нет, пока. Но если объявится — я ему обязательно передам ваш телефон.

Что ж, тогда до вечера, Татьяна Валерьевна, раскланялся Антон, оставляя визитку.

И звонок на урок подвел под разговором окончательную черту.

Самое плохое в жизни — ожидание.

Вадим весь извелся, дожидаясь известий от Димы, Костика и Сашка.

Первыми его порадовали ребята, отправленные к пиротехнику.

— Еле открыли дверь, — доложился Костя. — Вонища — жуткая, даже страшно.

— Главное-то нашли?

— А как же, Вадим Дмитриевич, — радостно ответил тот. — Даже пересчитали уже. Ровно тридцать девять девятьсот.

— Сто баксов бомжи пропили, — понял Немченко. — Поджигателя-то не встретили?

— Нет, Вадим Дмитриевич.

— Ну и ладненько. Жду.

Опустив трубку, Немченко мысленно поставил напротив первого пункта галочку. Зачтено, решил он. На этот раз Голос не обманул.

Почти следом за Костей порадовал компьютерный гений.

Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый естественный шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году, собственно, был выдан номер.

— По документам, в тридцать шестом, — посмеиваясь, ответил Стременников. — На тридцатилетний юбилей.

— А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? — спросил Вадим.

— Очевидно, нет, — ответил Дима. — Кто это у тебя шутник такой?

Шутник, подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя полностью одураченным.

— Ян Арлозоров телефон оставил, — буркнул Немченко. — Познакомлю, как-нибудь на досуге.

— Во, дает! — восхитился Дима и повесил трубку.

К звонку Сашка, последовавшему через полчаса, после беседы с Димой, Немченко был уже внутренне подготовлен.

Вадим сидел, бесцельно щелкая каналами телевизора, когда мелодия из «Кармен» запела в мобильном. Ревизия вчерашнего захоронения состоялась, понял Немченко. Поднимая трубку, он внутренне собрался. И не зря, как выяснилось.

— Слушаю?

— Это я, Вадим Дмитриевич, — каким-то странным тоном произнес Сашок. — Прибыли на место.

— Ну?

На том конце повисло молчание.

— Саня! — позвал Немченко.

И тут Сашка прорвало.

Сбиваясь и путаясь, он тараторил непрерывно несколько минут. Он матерился и тут же извинялся. Он менял местами слова, и даже несколько раз пытался перейти на школьные запасы немецкого. Он сопел и хрюкал в несчастную трубку своего мобильного телефона.

Выслушав его сбивчивый запинающийся рассказ, Немченко в затруднении почесал затылок. Картинка у ангара ему представилась захватывающая, словно сошедшая в цветах и красках с полотен Иеронима Босха. Может быть, Голос был его ярым поклонником?