Гордон Томас - Охотники за человеческими органами

— Конечно, герр президент, это просто ошибка. — Она протянула руку за листком. — Может быть, тут есть номер отправителя, которому я могу сообщить.

— Нет! Оставьте это! — Он отмахнулся и взглянул на листок. — Просто какой-то идиот, не умеющий обращаться с факсом. Мир полон таких.

— Конечно, конечно, — торопливо произнесла она успокаивающим секретарским тоном.

Они оба слегка улыбнулись, хотя вовсе не друг другу.

— Итак, чем еще вы меня порадуете? — спросил он, стремясь закончить разговор на более приятной ноте. — Бомбовая угроза? Давненько не было, не так ли?! Или на наш коммутатор снова звонил тот лунатик из Лондона — сказать, что покупает наш банк? — Шутливый тон как-то не вязался с тревожным взглядом. — Итак: что еще?

Она глубоко вздохнула.

— Есть кое-что, герр президент. Насчет того, что натворил доктор Грубер.

Неожиданно в кабинете воцарилась такая тишина, что Фогель мог слышать гулкие удары своего сердца. Натворил? Что он там натворил?

Снова утвердившись в положении самого доверенного помощника герра президента, фрау Зауэрман начала пересказывать ему в той единственно знакомой ей секретарской манере, беря самое основное и не упуская ничего важного, содержание своего довольно продолжительного телефонного разговора с директором центрального банка органов в Бонне.

— Он пытался позвонить вам домой. А потом в машину.

— Что натворил доктор Грубер? — спросил Фогель с подчеркнутым терпением.

— Директор сказал, что получил по телефону распоряжение доктора Грубера отменить поиск донорского сердца для вас, герр президент. Пока он не получит обратного распоряжения, подписанного лично доктором Грубером как вашим врачом, ничего не может быть сделано. Я немедленно позвонила в клинику, и мне сообщили, что доктор Грубер взял отпуск. Похоже, он распорядился об отмене поиска незадолго до своего отъезда и этого страшного происшествия.

— Зачем это ему вздумалось отменять поиск, фрау Зауэрман? — наконец спросил Фогель, все еще под впечатлением услышанного.

— Я не знаю, герр президент, — прерывающимся голосом ответила секретарша.

Они молча смотрели друг на друга, словно каждый ждал от другого какой-то зацепки, которая подскажет, что делать дальше.

— Бог мой, что происходит? — прошептал Фогель.

— Я действительно не знаю, герр президент. — Фрау Зауэрман чуть не плакала. Что-то в ее голосе и поведении подсказывало, что и это еще не все. — Был также звонок на вашей личной линии несколько минут назад. — Она принялась вертеть обручальное колечко на том пальце, где его носят вдовы.

— Кто звонил? — произнес он мягко, словно извиняясь за свой предыдущий срыв. Иногда министр финансов или глава банка звонили ему по личному номеру, чтобы обсудить какой-нибудь крайне щекотливый вопрос.

— Женщина. — Фрау Зауэрман сделала паузу: ей показалось, что он улыбается, но в следующую секунду стало понятно, что на его лице не было и тени веселья. Она подошла к своему столу и взяла листок с записью. — Она оставила телефон. Это в Стокгольме.

Нахмурившись, он взял у нее листок. Номер был незнакомый. Он поднял глаза.

— Она назвалась?

— Нет. Но сказала, что дело срочное и личное.

— Это все, что она сказала? — Вопрос вырвался прежде, чем он успел смягчить его резкость. Он не хотел, чтобы вопрос прозвучал как вызов — слова выскочили сами, вырвавшись из хаоса мыслей.

— Да. — Она поймала его взгляд и прикинула, почувствовал ли он, как она внутренне отстранилась. То, что происходило здесь, не имело никакого отношения к банковским делам. — Это все, что она сказала. Вы ожидали чего-то еще?

Он не ответил, хотя и не оставил вопрос без внимания — просто проглотил его, а потом рассмеялся, торопливо и не очень приятно, как всегда смеялся, принимая решение.

— Соедините меня с ней, — сказал он, заходя в свой кабинет.

Мгновение спустя раздался стук в дверь и фрау Зауэрман просунула голову в кабинет. На лице ее было недоумение.

— Номер, по которому я позвонила, назвал мне еще один. А там было оставлено специальное послание для вас. — Она сверилась с блокнотом и прочитала вслух: — «Теперь, когда вы заинтересованы, я приеду повидаться с вами. Мадам».

Президент Бундесбанка Фогель снова не позволил себе сказать ни слова.

С легкостью маневрируя по огромному салону, украшенному ценными предметами искусства и домашней мебелью многих королевских поколений, граф Линдман объяснял Иосифу и Мортону, что Vita Havet, Комната Белого Моря, когда-то предназначалась для придворных балов. Теперь они подходили к группе людей, стоявших перед одним из двух громадных открытых каминов.

— В них сжигают за вечер тонну дров, — пробормотал Линдман.

Только человек, абсолютно погрязший в этикете старого мира, использовал бы подобный факт, чтобы заполнить неловкую паузу в разговоре, подумал Мортон. Правда, никаких пауз не было. Иосиф находился в центре внимания с самых первых представлений. Количество знакомств возрастало — епископ, промышленник с женой, графиня голубых кровей, несколько английских дипломатов с женами. Они стояли между роскошным диваном и комодом с мраморной крышкой.

Поймав взгляд Иосифа, граф Линдман улыбнулся.

— Мы, шведы, на самом деле очень земные в том, что касается основ жизни. Отец нынешнего короля клялся, что именно в этом комоде он держал свое белье.

— Почему бы и нет, — весело сказал Иосиф. — Быть может, если б мы все были чуть более открытыми, в нашей жизни было бы не так много стрессов, а следовательно, и поменьше инсультов.

Промышленник важно заметил:

— В точности мой взгляд на вещи. Но тогда мы лишились бы удовольствия лицезреть вас, доктор Крамер. Ваше открытие — подлинный подарок всему человечеству.

По все группе прокатился одобрительный рокот. Иосиф сделал протестующий жест рукой.

— Предстоит еще долгий путь. Я всего лишь наметил этот путь. Но нужно преодолеть еще множество барьеров, прежде чем мы получим право сказать, что можем полностью предвидеть и контролировать процессы в мозгу, влекущие за собой удар.

Он, улыбаясь, скользнул взглядом по животам, которые уже вместили в себя максимум жира, и увидел затекшие глаза, мешки под которыми уже никогда не рассосутся. Сколько здесь потенциальных жертв?..

Епископ взглянул поверх своих очков.

— Я нахожусь в том возрасте, который вы, по-моему, называете подверженным ЦСП, так что мне очень хотелось бы узнать об этом побольше. — Он говорил со скованной медлительностью приближающейся старости.

— ЦСП? Я не уверена, что в моем любимом журнале есть объяснение этому слову, — сказала графиня с чарующей прямотой.

Все рассмеялись с неестественной живостью.