Измайлов Андрей - Русский транзит

Это – что касается Лийки. Что касается Левы Перельмана – он тоже неслабо пристроился. Открыл салон-магазин. Антиквариат, разумеется. На Манхаттане – не по чину до поры, до времени. Но и Брайтон сгодится до поры, до времени. Салон «Русский Фаберже». Мудак Лева! Будто есть какой-то иной Фаберже, кроме русского! Хотя… Если в том смысле, что имеется еще и «советский Фаберже», то да. Мол, у нас только подлинники! Ну-ну! Эти подлинники Лева торговал- переправлял на пару с Моней Стырским аж в начале восьмидесятых. Когда легендарного Моню повязали, экспертиза не смогла отличить копию от оригинала – мастер! Моню-то Стырского повязали, а Лева по обыкновению увернулся. По какому обыкновению – я еще в первом «транзите» рассказывал. А сейчас Моня Стырский, по проверенным слухам, имеет свой офис на Адмиралтейской и не жалуется. Уж какие там слухи, если новинки Фаберже регулярно выставляются в перельмановском салоне. Тандем Стырский-Перельман живет и побеждает, а прошлые недоразумения – в прошлом. Бизнес есть бизнес.

Лева от душевных щедрот мне предложил было в дело войти. Но это не мой бизнес. Криминальный душок – ну его! В перспективе – поглядим, а пока…

Пока я предпочел заняться тем, что знаю-умею как никто. Лийка компьютерами заправляет как никто. Михалыч махинирует с антиквариатом как никто. Я в каратэ-до работаю как никто…

И ведь оказалось на самом деле – как никто. Как никто в хваленой Америке.

В Совдепе, причесывая всех под одну гребенку, семьдесят с лишком лет внушали: скромность – признак ума. Я-то добавлял: когда других признаков нет. Мне ближе иная истина – не менее, а то и более классическая: скромность – лучший путь к неизвестности. А значит: рекламируй себя сам. Словом и делом. В любом журнале типа «Blackbelt» есть информация о предстоящих турнирах alloverthecountry. Причем по всем видам единоборств. Дело за малым: сесть за телефон, обзвонить организаторов.

Мне – тридцать пять, пора бы и завязывать. Тяжеловесы в спорте живут дольше, до сорока… но уже не чемпионят. И не по причине, скажем, снижения скоростных-силовых показателей, хотя и по этой причине. Просто подступает переоценка ценностей, критерии и уровни мотивации меняются. После тридцати начинаешь понимать – есть нечто поважней верхней ступеньки. Прагматизм: если без надрыва можно стать вторым и получить две тысячи долларов, если можно стать первым и получить пять тысяч, но в придачу – серьезную травму… то выбирал две тысячи. Порядком остудилось безумное честолюбие (юношеское!), без которого, кстати, и невозможно стать чемпионом.

Если против меня выходил бешеный бык из тех, кого просто невозможно завалить (убить – да, но завалить – нет, а убивать – не мое, не увлекаюсь), если мне противостоял «бульдозер», я затевал пятнашки на татами. Под свист публики. А свист у них – знак одобрения. Частенько добивался я подобными «танцами» и побед: «бульдозеры» выдыхались, бензин на исходе, остается чуток толкнуть.

По телефону представлялся многократным чемпионом СССР, обладателем шестого дана, выходцем из буддийского монастыря, младшеньким в семье советских дипломатов, похищен годовалым несмышленышем, воспитан-обучен в наилучших традициях восточной школы, семнадцати лет от роду заскучал-заболел ностальгией, накушался кислородосодержащей травы и по дну перешел Амур, на Родину через границу…

Американцы доверчивы. Впрочем, я их доверия не обманывал. А если где-нибудь и зарождались сомнения, то по проезде я переодевался, показывал пару-тройку ката, разбивал полдюжины кирпичей, пяток досок. Вопросы есть? Вопросов нет. Да и победы одерживались мной с подавляющим преимуществом. И это хваленая Америка, где спорт – вообще помешательство?!

Ну да понять можно. Для Штатов спорт – очень важное, очень серьезное, но увлечение-развлечение. А мы, когда лет двадцать назад занялись каратэ, воспринимали его чем угодно, но не просто спортом – раковиной-нишей, куда пытались укрыться от общества развитого-завитого социализма; способом духовного и нравственного совершенствования; искусством, которое поглощает целиком… Все эти мотивы имелись и у меня. Главным же я выбрал: каратэ как реальное боевое искусство, где безразлично, с каким противником работать и вообще сколько их, противников-соперников – у тебя их просто нет!

Боксер, борец, еще кто-либо стоял против меня – разницы не было. Напротив! С мастером, специализирующимся в одном, определенном виде работать проще – он в силу той же специализации жестко запрограммирован. А я – нет. Тактической игрой удавалось в большинстве случаев загнать в безвыходное положение. Гибкость ума частенько поважней гибкости суставов будет. Вот благодаря собственной универсальности удавалось перестроиться (блаженной-блажной памяти: перестройку надо начинать с себя! и это прауильно!): лайт-, фул-контакт каратэ, кик-боксинг, тайквондо, саньда – да что угодно! Несколько легких тренировок, психологический настрой – и вперед! Другое дело, эта универсальность не позволяет достичь мировых высот в каком-то одном виде, зато почти гарантирует выигрыш у бойцов среднего класса. Да и нет у них иного класса, кроме среднего, даром что мало-мальски громкий турнир оглушительно кличут Мировым- Вселенским-Галактическим. Тот же открытый Чемпионат Мира в федерации Чака Норриса – UFAF. Весьма условное название, эта система не слишком популярна – в Штатах, пожалуй, но чтоб в Мире… Да и сам Норрис при ближайшем рассмотрении (вот-вот! эк приподнялся Бояров по совковым меркам, но…) порядком развеял миф о себе: конечно, неплохо, хорошо, отлично сохранил форму для своих лет и… не более того. Видали мастеров и покруче! В том же зеркале. Нет, без трепа! А фильмы первых побед мастера на чемпионатах – и вовсе без слез не взглянешь. Хотя и сам я когда-то начинал. Ну, так вот: я бы и этот открытый норрисовский чемпионат выиграл, кабы не судейство. А судьи кто? Американцы. А самые-самые лучшие мастера где? Понятно, в Америке. Это вам любой американец скажет, тем более если он – судья. Ладно! И второе место почетно. И деньги неплохие. Я уже говорил.

Так я и ездил-колесил. Почти год. Со временем стало утомлять. Да и насморк надоел, почти хронический. Поездки дальнорейсовые, комфорт, казалось бы, полный. Там три автобусные компании, каждая норовит перещеголять: PeterPan, Bananza, Greyhound. В любой штат – за необходимый и достаточный срок, кресла мягкие: не зашелохнет-не прогремит, кондиционер в салоне. То-то и оно. Внутри прохладно-уютно, высунешься на остановке ноги размять, выпить- закусить, отлить-выложить – жара ташкентская. Неизбежная простуда, только ее выгонишь парилкой и иным горячительным – она снова тут как тут: очередной турнир, очередной рейс, очередной перепад температур. Да и не только. Накопилось: травмы афганские, травмы питерские, травмы, наконец, франкфуртские. Восстанавливаться не успевал. Словил нокдаун, потом второй, заосторожничал. Последнее дело – выходить на татами с единственной мыслью в голове: не пропустить удар в эту самую голову. Вот и кончилось все если не печально, то закономерно. Здоровущий негр, эдакий Билл- Морд, фунтов триста против моих двухсот с небольшим, попал – и как попал! Со времен отключки в эспэшном гадючнике Бесо такого не бывало. То есть сознание приходилось терять, но не по причине вполне корявого маэ-гери. От чего страхуешься-перестраховываешься – оно и случится. Случилось.