Измайлов Андрей - Русский транзит

– Обделался твой Олег и сдал тебя с потрохами. Я ему объяснил про чистосердечное признание и так далее, и сидит сейчас Олег в уютном заведении и рассказывает, рассказывает.

– Ты его что, ментам заложил? Врешь! Тебя менты первым номером повязали бы.

– Повязали бы. Но не такой же я дурак, чтобы Олежека за ручку приводить в ментовку. Он сам, ножками-ножками. Я его только до парадного входа довез, а дальше он сам. Ну, а я проследил из машины, чтобы он подъездом не ошибся, и поехал дальше по делам. У меня что-то дел в последнее время накопилось – не продохнуть.

– Херня! – заключил Грюнберг после некоторого молчания. – Олег ничего рассказать не может. Он ничего и не знает толком! – провоцируя меня на ответ, прощупывая.

– Может, и не знает… Может, знает, но не все. Но про Борюсика – знает. И теперь о том, кто убил Быстрова, знает не он один и не только я. И про убийство Каширина, про то, как и кто зарезал дядю-Федора, тоже знаем теперь не только мы втроем – ты да я, да Олег.

– У художника – не я! Ты мне брось тут…

– Не ты, так Джумшуд с друзьями-джигитами. А кто их послал?! Или думаешь, что заявления типа «я хотел не Каширина, а Боярова» служат оправданием?

– Я, падла, ни перед кем оправдываться не собираюсь! Понял, нет?!

– Понял. Правильно! Где уж тебе оправдаться! В дерьме по самые помидоры.

Он снова пнул меня ногой. И еще раз. И еще:

– Убью, гад!

Я сносил удары на сей раз без стенаний и мычаний: я сильней, я стойкий оловянный, терпи, Бояров, – Мишенька Грюнберг бьет уже не для того, чтобы выколотить информацию, а просто в сердцах. Хороший знак! Я невольно хехекнул: вот уже для меня хороший знак – отбивание почек и селезенки! Дожил!

Грюнберг, заслышав мое хехеканье, приостановился:

– Весело тебе, падла? – с той яростью, которая от неуверенности. – Отлично! Повеселись напоследок!

– Отчего ж напоследок! Мы с тобой где сейчас находимся? В Комарово, небось? На даче твоей говенной? А директор? С Зотовым в порту проблемы решает? Ну тогда погоди чуток, гости скоро будут. Уж я постарался и строго-настрого Олегу наказал про ваши с директором дачи сообщить первым делом. Так что жди. И учти, если хороший адвокат еще убедит наш самый гуманный суд в мире, что Борюсик – убийство из неосторожности, без умысла, то за меня получишь на всю катушку. Ты вообще понимаешь, что происходит? Накрылась ваша лавочка! Лопнула! А ты – крайний. Не понял до сих пор?

Я ощутил саднящую боль в виске – Грюнберг ткнул пистолетом и давил, давил. «Гуси летят…», Бояров, «гуси летят…». Труден их полет, когда ствол «Макарова» тычется в висок, но мне удалось выдавить из себя еще одно презрительное хехеканье – не истерическое, нет.

– «Макаров»? – поинтересовался я как специалист у специалиста. – Не промахнись.

– Не промахнусь! Не промахнусь, падла! Это не «Макаров» твой сраный, это «магнум»- головенку твою умную разнесет в мелкие брызги!

– Дурак ты все-таки, Миша! Бери «Макаров» – после «магнума» сам будешь в брызгах, не ототрешься. А тебе лучше сохранять цивильный вид.

– Это зачем же? – вопрос прозвучал уже с надеждой, с осторожной, тщательно скрываемой надеждой.

– А чтобы хоть один шанс сохранить, когда ты отсюда, с дачи, рванешь. Загаженному трудней.

Логично. Пистолет дрогнул, все еще вдавливался в висок, но уже не так сверляще.

– Когда они здесь будут? Ну эти… твои? – не без вкрадчивости спросил Грюнберг.

По интонации я понял, что мы с ним не на даче. Значит, не на даче. Я так и предполагал. Не мог я так долго быть в «отрубе» после удара дверью, чтобы они успели меня доставить аж в Комарово. Тем лучше!

– Сам подумай. Сколько им нужно, чтобы получить санкцию прокурора на обыск и до Комарово доехать. У них форсированный мотор, ты знаешь… – Грюнберг молчал. – А где наш уважаемый Николай Владимирович? Тоже здесь неподалеку, а? Нет. Пожалуй, он не такой дурак. Он, пожалуй, в порту сейчас. Руководит Зотовым. Погрузка-разгрузка, то-се. И получаешься ты крайний, Миша. Тебе и отвечать. Ты и на Кавказ ездил к джигитам, и на Брайтон-Бич твоя физиономия примелькалась, и два убийства на тебе висят – Борюсика и Фэда. Зато директор наш замечательный чист, как горный снег. И паспорт у него заграничный есть, и виза открытая – если что не так, Зотов пособит. А у тебя? Гостевая, хлопот с ней! Так что не светит тебе заграница – в лучшем случае будешь ты отсиживаться в горах Кавказа у друзей Джумшуда. Только и туда еще надо добраться. Но и крепко подумать перед этим. Им, ребятам простым-горячим, ничего не стоит чиркнуть тебе по горлу, как Фэду. Зачем ты им засвеченный? Дружба дружбой, знаешь ли… но до тех пор, пока ты в силе. А трупы нынче на Кавказе даже и не пересчитывают.

– Ну-ну. И что ты предлагаешь? – еще не выигрыш, Грюнберг еще не взял меня в напарники, еще сарказм в тон подпускает. Да и не станет он со мной… хм, дружить. Да и я не стану! Однако вопрос задан!

– А предлагаю я тебе вот что. Прежде всего развяжи меня. Боишься? У тебя же «магнум» и «Макаров» мой в придачу.

– Обойдешься. Отдыхай, набегался.

– Ну гляди… короче, если мы сейчас вдвоем рванем в порт и поставим Мезенцева раком, то…

– А в порту уже твои дружки на стреме, да?

– Ну как знаешь! Значит, с директором вы встретитесь не в порту, а на Литейном. Тебя возьмут здесь, его – там. Дурак ты!!! – заорал я будто бы в сердцах. – На кой черт мне сдавать ментам «Демьяна» со всем героином?!! Я еще на нем собирался мотануть подальше!.. Собираюсь… И не с голым задом, а с приличным капитальцем!

– Ты… ты про героин… не сказал? ИМ? Не сказал?

– Дур-рак!!!

Грюнберг опять затих, взвешивая моего «дурака». А ведь верно! Про визит к Зотову Зотовым и доложено. И про мои условия, и про полста кусков зелененькими, и про стремление мотануть подальше… А что это означает? А означает это, что Бояров мог (МОГ!) заложить всех и вся, кроме «Демьяна» – единственного средства для побега. И значит, если Мезенцев сейчас в порту, то Мезенцев почти не рискует. А Грюнберг рискует – не тем, конечно, что его повяжут (пусть Бояров считает, что валяется в Комарово, но на самом деле отсюда далековато и Комарово, и… порт), а рискует Грюнберг остаться на свободе, но без штанов, загнанным зайцем. В то время как директор, не без понятных сложностей, но уйдет с грузом за кордон.

Я был готов. Я ожидал, когда же, когда же?! Ну сейчас! Вот сейчас! Стрелять он не станет – вовремя я ему про брызги… А удары – что ж, мало ли я их получал! Главное, сгруппироваться, включить все внутренние блоки. Чтоб не насмерть.

И все же удар был внезапным. Железом по голове. Свет! Яркий! И – тьма.

Прав я – дурак все-таки Грюнберг! Чего проще было меня элементарно задушить. Но… может, и не такой дурак? Просто в спешке не все сообразишь. Да и вешать на себя еще одно убийство, даже полагая, что отвечать за него не придется, не захотелось Мишеньке. Тем более – придется. Не здесь, но – там. Наша страна действительно одной ногой в Интерполе – достанут, могут выдать, привлекут. А так – вроде и не за что! Ну, повздорили малость с товарищем по работе, мужская разборка. А все эти бредни этого товарища про героин и мафию – сами понимаете, голову морочит товарищ, в отместку еще и не то наговорит, обвинит черт знает в чем: в убийствах каких-нибудь, только вопрос, на чьей они, убийства, совести, пусть изворачивается, пусть доказывает, что не на его совести… Это особое удовольствие – наблюдать за бессилием системы: знаю, что вы знаете, но попробуйте прищучить!.. Возможно, и не для особого удовольствия Грюнберг пришиб меня не до смерти. Возможно, посчитал: пригожусь живой, если с Мезенцевым общего языка не найдет, – тогда можно на мне сыграть, мол, Бояров жив и будет выпущен, если «Демьян Бедный» отойдет от причала без Грюнберга; если же договорятся администратор с директором, то – вперед, за океан, а Бояров без посторонней помощи не выберется, он связан, оглушен, заперт и через двое-трое суток сам отбросит коньки, мир его праху.