Измайлов Андрей - Русский транзит

– Я – Евгеньевич, а не Николаевич! – одернул я. – «Сынка» оставь при себе. Сам роди, вырасти, воспитай – тогда называй как хочешь.

– Ну зачем ты так, Шура! Я же всегда к тебе относился… Ты же знаешь, как я к тебе относился. И отношусь! Поэтому и хочу тебе помочь! Ну подумай сам…

Я подумал сам. Я давно о многом подумал-передумал. И не стал затеивать дурацкой бессмысленной пикировки: мол, а кто меня в кабинет заманивал? а кто вместе с Грюнбергом мне устроил нокаут дверью? наконец, по чьему указанию Грюнберг меня чуть не убил на складе (не убил – но это уже только моя заслуга)? Короче, зачем попусту языком молоть. И я молчал.

А директор молол языком, не теряя надежды, что не попусту: и я большой молодец, что с Грюнбергом разобрался; и теперь надо держаться вместе – ведь Грюнберг обоих утопит на следствии, абсолютно лишен каких-либо принципов; и никакого обвинения нам (нам!) не предъявят, если по-умному, – свидетелями пойдем; и все еще войдет в свою колею, а из меня получится как раз такой администратор, какой нужен…

– Где? – подал я реплику. Пора кончать болтовню, утомил.

– Что – где?

– В каком ресторане администратором?

– На выбор, Шура! На твой выбор! Хоть в «Северной Пальмире», хоть в «Приюте». А еще у меня есть далеко идущий планчик – но это уже мы вместе обмозгуем – после ремонта на «Асторию» замахнуться. И не исключено, отнюдь не исключено, что…

– Я предпочитаю «Савой». Или «Максим»… Что скажешь, папаша? – тон был у меня однозначным, директор заткнулся, поняв тщетность попыток заморочить мне голову. Не станет же он с места в карьер лепить версию, что с самого начала собирался взять меня с собой за кордон, вот только найти никак не мог последние несколько суток, чтобы обрадовать, – и тут я сам объявляюсь в последний момент, какая удача, а то директор сокрушался-сокрушался и уже было решил без меня ехать…

– Ладно, Шура, – раздраженно сказал Мезенцев. – Чувствую, ты по-глупому уперся. Зря. Ты не веришь, понимаю. И зря. Хорошо! Ну а такой аргумент тебя устроит? Глянь!

Чуть было не обманул! Чуть было не попался я на его тон. Тон раздраженный, но без угрозы. Тон замордованного человека, выкладывающего последний козырь: ну если и это не убедит, то уж и не знаю!., да ты только глянь!

Я глянул. Высунул голову над «мерседесом». И тут же из проема рыгнуло огнем – автоматная очередь. Что-то типа пистолета-пулемета «узи».

Выучка афганская сработала и многолетняя тренировка – я прыгнул на пол и в полете разрядил свой ПМ в проем, откуда по мне выпалили.

Из проема, из непроглядной темноты медленно показался смуглый, ухоженный мордоворот в кожаном жилете на голое тело (относительно голое – заросшее кудряшками от живота до горла). Он покачивался, прижимая к груди оружие (да, верно! «узи»!) – не как оружие, а как примочку… или припарку. Он еще сделал шаг вперед и – повалился плашмя. Готов. Наповал. А ведь дал Бояров зарок: после Афгана – никого ни за что… Да, но за исключением случаев, когда и если не ты, то тебя. Тот самый случай.

– Не стрелять! – фальцетом взвизгнул директор. – Не стрелять! Тихо!

После автоматной очереди на самом деле стало тихо – акустика в гараже еще та, уши мгновенно заложило. Я сглотнул, еще сглотнул – слух вернулся:

– Гардаш! Ай, гардаш! Джумшуд! – бормотали растерянно из темноты проема, окликали безнадежно, но настойчиво, никак не веря, что… что одним меньше. – Джумшуд! Галх аяга, гардаш! Галх аяга!

Растерялись, не ждали. Вот они и проявились, горцы-кавказцы. Трое их было? Не ошибаюсь? Итак, осталось двое. И Мезенцев. О чем бормотали земляки Джумшуда – вот и Джумшуд проявился! – понять-догадаться не трудно. Не могли осознать, что – наповал, звали, окликали.

Не откликнется земляк Джумшуд – стрелял я, по сути, вслепую, а пуля оказалась не такой уж дурой. Сожаления не испытывал. Впрочем, как и злорадства (ведь скорее всего этот Джумшуд и полоснул Фэда по горлу – так на тебе!). Здесь не Афган, однако угроза жизни не меньшая. Они для меня мгновенно превратились в боевые единицы противника. Итого – минус единица. Недурно было бы подползти к этой единице и извлечь из-под нее «узи» – мой ПМ стал игрушкой без патронов. Но противник о том пока не знал. Начни я подбираться к телу, догадаются. Да и вообще нельзя покидать укрытие. Отличное укрытие! «Мерседес». Потому-то и «не стрелять!» мезенцевское. Машина полностью меня загораживала, а по ней лучше им не стрелять. На ней предстоит границу пересекать, да и до границы добрая сотня километров. Я представил автомобиль, изрешеченный пулями, на подходе к пограничному пункту и невольно усмехнулся. Видно, Мезенцев представил себе то же самое. Вот и сорвался на фальцет.

– Эй, папаша! Ты мне или кому? Насчет «не стрелять»? Так учти, я ведь сам решаю, а приказы свои затолкай знаешь куда?! Себе или Грюнбергу, или твоим двоим джигитам!

Я дал понять, что знаю: у Мезенцева еще два бойца. Я дал понять, что боезапасом обеспечен вполне. Второе не совсем так, но… есть желающие проверить? Желающих не было. Они даже не рискнули затащить пристреленного «гардаша» обратно в дом – кто знает, чуть покажешься, а по тебе бабахнут. Джумшуд лежал живым примером; то есть уже НЕ живым…

– Если ты сейчас не выйдешь к нам с поднятыми руками, я тебе устрою такое пекло – своих не узнаешь! Ты меня понял, Бояров?!

– Я-то понял, а ты – нет. Своих-то я всегда узнаю, как ты мог заметить. Узнаю и непременно покажу кому надо.

– Кому-кому?

– Вот-вот. Правильно мыслишь. Ты что же думаешь, кто рядом со мной стоял, пока мы с тобой по телефону мурлыкали?

– Чего ж ты один явился? Не блефуй!

– Не блефую. Ты, Владимирыч, странный человек! Мы строим что? Правовое государство. Я-то частное лицо, я на шашлычки к тебе подъехал по старой памяти. А кое-кому сначала санкция прокурора требуется. Ну, это дело недолгое при нынешнем раскладе – жди, подоспеть должны. Я подробненько объяснил, как добираться.

– Сейчас тебе будут шашлычки! Я тебе уже обещал пекло устроить! Со всех четырех сторон! Подпалю, как свинью!

– Вместе с автомобильчиком? Давай-давай! Пешком пойдешь!

– Пешком не пойду. Ты ведь не пешком сюда прибыл. И не на электричке. Так что пошукаем по кустам, где ты свою машинку припрятал, на ней и отправимся с богом. Тебе она уже не понадобится, Джордано Бруно!

– Смотри, Владимирыч, я уже сегодня горел – и, как видишь, жив-здоров. А на моей машинке далеко не уедешь – это если найдешь! – Олежек-то Драгунский, «шестерка» ваша на перламутровой «девятке», в розыске. Разве до границы доберешься – но тебе-то как раз не до, а за нужно.

Конечно, я блефовал – понятия не имел, где перламутровый «Жигуль», куда они его отогнали со двора «Пальмиры», но – ври-ври, что-нибудь останется. Не было у Мезенцева времени на долгие раздумья, должен он запаниковать после моего сообщения о возможных новых гостях из определенного ведомства.