Николай Волынский - Год беспощадного солнца

– Вообще-то, Даниловна, я очень спешу. У меня свидание. С девушкой. Такая девушка!.. Негритянка, представляешь? Чернее сапога. Очень я ей понравился. Давай завтра, а?

– Это невозможно! – протрубила Клементьева замогильным голосом.

Он обреченно бросил кейс на стол.

– Ну, валяй, садистка! Губи мне личную жизнь!..

– В анамнезе, – невозмутимо продолжила Большая Берта, – кроме инфаркта головного мозга, целый букет, даже венок: четыре инфаркта миокарда. На фоне тетрады Фалло. [41]

– Всего-то? – поднял брови Мышкин. – И ты меня посмела…

– Еще слипчивый перикард, гипертония обеих почек, некомпенсированный кардиосклероз, цирроз печени в терминальной стадии и рак поджелудочной железы.

– Значит, у тебя не покойник, а учебник пропедевтики внутренних болезней. Поздравляю. Все? Я могу идти? Разрешаешь?

– И еще аневризма аорты, – упрямо заявила Большая Берта.

– Интересно, как он дотянул до своего возраста?

– У меня было точно такое же сомнение, – сказала Клементьева.

– Что значит «было»? – подозрительно посмотрел на нее Мышкин.

Но она опять дерзко отмахнулась от вопроса начальника и продолжила, четко выговаривая каждое слово:

– По результатам вскрытия, по моим результатам, значит, имеем: четыре инфаркта – не подтверждаются. Тетрада Фалло – не подтверждается. Слипчивый перикард – не подтверждается. Гипертония почек – не подтверждается. Цирроз – не подтверждается. Рак поджелудочной – не подтверждается. Аневризма аорты…

– Не подтверждается? – тихо подхватил Мышкин.

– Именно так.

– А мозги?! – вскочил со стула Мышкин. – А твой инфаркт?

– Подтверждается.

И застыла – скифская каменная баба.

Несколько минут Мышкин ошалело смотрел на Большую Берту, чувствуя, как в голове у него возникает абсолютная пустота. Наконец спросил вкрадчиво:

– Ты в своем уме, Татьяна?

– Исключительно в своем.

– Значит, это я, по-твоему, спятил?

– Вы, Дмитрий Евграфович, совершенно нормальны. Даже слишком. Можно бы и поменьше.

– Хоть это радует, спасибо тебе, ангел из морга! – усмехнулся Дмитрий Евграфович. – Кто же это у нас такой замечательный врач? Чей пациент?

– Ничей.

– Как ничей? – огорошено переспросил Мышкин. – Выходит, ты на помойке его нашла? И сюда притащила. Зачем, притащила?

– Его привезли из Петропавловской, утром. Вы на конференции были.

– Кто привез? За каким дьяволом? И почему к нам?

– Родственники привезли. И предписание из горздрава тоже. На бланке. С печатью.

– Что еще за предписание? Впервые слышу о таком.

– Предписание вскрыть Туманова повторно. У нас.

– Где бумажка? С печатью, говоришь?

– Я в канцелярию отправила, чтоб зарегистрировали, номер поставили и все такое…

– Тащи сюда! Немедленно!

Через пять минут Мышкин читал:

Мышкин перечитал бумажку дважды и отшвырнул ее в сторону.

– А Троцкий где? – рявкнул он. – Троцкий – я тебя спрашиваю! – где? В Мексике на кладбище или в горздраве?

– Не понимаю вас, Дмитрий Евграфович, – обиделась Большая Берта. – Какой еще Троцкий?

– Тот самый! Лев Давидович! Бронштейн! С ледорубом в черепе. Товарищ Лопес Рамон Иванович он же Рамон Меркадер вогнал ему ледоруб в башку!

– Все-таки не поняла, Дмитрий Евграфович… Никакого ледоруба у меня нет.

– Ледоруба у нее нет!.. Каменев есть, Зиновьев есть. Не хватает только Троцкого. Откуда ты взяла эту филькину грамоту?

– Сказала же: родственник покойного привез. Утром. Вместе с трупом.

– И ты купилась на эту ерунду? – с нескрываемым презрением сказал Мышкин. – На Зиновьева с Троцким?

– С Каменевым, – уточнила Клементьева, совершенно сбитая с толку.

– Давай еще раз сначала: почему он здесь оказался?

Больной Туманов лечился в Петропавловской больнице четырнадцать месяцев, куда попал сразу после выхода на пенсию. Больше года! Это при том, что даже самая щедрая страховая компания оплачивает только десять койко-дней. После чего больного либо просто выбрасывают из больницы, либо заставляют платить из своего кармана.

Клементьева узнала о покойном не много, но информация оказалась интересной. Туманов был гендиректором крупного оборонного предприятия с Выборгской стороны. В начале счастливой демократической эпохи ему едва удалось спасти завод сначала от Гайдара с Чубайсом, а потом, в еще более счастливое время, от Путина с Медведевым с их модернизацией, которая означала тоже самое разворовывание остатков госимущества, но в особо крупных размерах. Туманов тоже мог бы совершенно спокойно украсть предприятие или часть его, как это делалось по всей России. Распродать уникальное оборудование, здания, станки, запасы металла, и положить в карман десять-пятнадцать миллионов долларов. Остальное разделить с заместителями, что-то отсыпать в пользу министерства обороны, которому принадлежал завод и которое возглавлял бывший торговец мебелью Сердюков. Путин назначил мебельщика специально для решения коммерческих вопросов в армии. Большего цинизма пополам с абсурдом и придумать было нельзя. Именно армия в нормальном государстве дальше всего отстоит от коммерции. Иначе это уже не армия, а огромная воровская кормушка, из которой тащат все – от офицера и генерала до президентской команды.

Но Туманов почему-то воровать не захотел. И, что еще хуже, не предусмотрел, что такие капризы в его обстоятельствах легко с рук не сходят. В самом деле: все вокруг воруют, а Туманов святее Папы римского. Кто такое стерпит? Его наглость вызвала справедливое возмущение начальников. И только одно оставалось для Мышкина непонятным: почему в итоге Туманов оказался в больнице, а не на кладбище? Или в Неве с гирей, привязанной к ногам.

Как только подошел Туманову пенсионный возраст, Сердюков немедленно, прямо в день рождения, отправил директора на вечный отдых. И пенсию персональную назначил – три недели на нее жить было можно. Четвертую нет. Получилось хорошо: не нужно и киллера нанимать. И никаких подозрений. Сам помер. От излишеств.

Еще через два дня Туманова с обширным инфарктом миокарда частная скорая помощь (государственная была, как обычно, занята) за полторы тысячи рублей отвезла в Петропавловскую больницу. Там он пробыл сначала десять дней, потом двадцать, потом четыре месяца, потом десять… Никто его из больницы не выгонял и денег не требовал. Наоборот, назначено было тщательное и комплексное обследование пациента, очень дорогое. И каждую неделю врачи у него обнаруживали новые болезни, одна другой страшнее.