Марек Краевский - Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау

«Бреслауэр нойсте нахрихтер» от 29 ноября 1934 года, страница 1:

«После процесса, продолжавшегося почти четыре месяца, криминальассистент Герберт Анвальдт, которого в народе называют бастардом-мстителем, приговорен за убийство собственного отца барона фон дер Мальтена к тюремному заключению на два года, а после выхода из тюрьмы к принудительному психиатрическому лечению. При обосновании приговора суд отметил жестокую несправедливость, которую совершил по отношению к своему ребенку, воспитывавшемуся в сиротском приюте, известный аристократ и либерал, пропагандировавший благотворительную деятельность. Это несовпадение между словами и делами барона, вопиющая постыдная аморальность его поступка были сочтены судом обстоятельствами, частично смягчающими преступление, которое совершил в состоянии аффекта Анвальдт, страдающий нервным расстройством…»

«Сегодня в бреславльском полицайпрезидиуме под звуки маршей в исполнении гарнизонного оркестра торжественно прощались с советником Эберхардом Моком, который получает новый государственный пост. Мок растроганно прощался с учреждением, с которым был связан с молодости. В частном порядке мы узнали, что он не покидает город, который стольким обязан ему…»

«Шлезише тагесцайтунг» от 18 сентября 1936 года, страница 1:

«Большая группа бреславльцев ожидала сегодня у тюрьмы на Клетчкауштрассе Герберта Анвальдта, отомстившего масону Оливеру фон дер Мальтену, своему незаконному отцу. Некоторые из участников встречи держали транспаранты с антимасонскими лозунгами. Похвально, что население нашего города так живо реагирует на явную несправедливость, совершенную судьей, тайным масоном, который приговорил этого благородного человека к целым двум годам тюремного заключения.

Анвальдт вышел в двенадцать часов и тотчас же уехал в ожидавшем автомобиле — как нам стало известно — в клинику, где в соответствии с приговором суда его ждет принудительная госпитализация. Этот приговор нужно отменить! Человек, пытавшийся очистить город от масонов, заслуживает медали, а не лечения в психиатрической больнице. Своим поступком он как раз доказал ясность своего рассудка. Евреи и масоны, не смейте представлять этого благородного германца сумасшедшим!»

Огромное модернистское здание на углу Блюхерплац, в котором находились конторы многих местных фирм, а также банк, было снабжено необычным лифтом. Он состоял из множества небольших одноместных кабин, находящихся одна над другой и как бы нанизанных на трос. Они пребывали в непрерывном движении, так что люди входили в открытые кабинки и выходили из них на ходу. Если кто-то зазевался и не успевал выйти, то проезжал, не подвергая себя опасности, через чердак либо подвал. При этом пассажира подстерегали незабываемые ощущения. Внезапно он оказывался в полной темноте, и кабина, трясясь, некоторое время перемещалась с помощью цепей горизонтально, после чего вновь переходила в вертикальное положение. Лифт этот сразу после возведения железобетонного чудища стал пользоваться огромным успехом, особенно у многочисленной детворы, проживающей на окрестных грязных улочках и в замусоренных дворах. Так что у вахтеров тут работы было выше головы, а в головах местных сорванцов роились бесчисленные планы, как перехитрить бдительных сторожей.

В этот день вахтер Ганс Барвик был особенно бдителен, так как уже рано утром компания малолетних хулиганов попыталась совершить волнующую поездку через чердак и подвал. Поэтому он внимательно следил за всеми, кто входил в здание. Вот только что в лифт сел человек в кожаном пальто и надвинутой на лоб шляпе. Барвик хотел было спросить у него документы, но быстро спохватился: контакт с подобными типами чреват неизбежными неприятностями. А еще через несколько минут мимо вахтера прошел хорошо знакомый ему полицейский Макс Форстнер. С ним Барвик познакомился в прошлом году, когда давал показания по делу о неудавшейся попытке ограбления банка, и с тех пор кланялся ему с величайшим почтением. Делал он это каждую пятницу, так как именно в этот день Форстнер посещал банк с неизвестной Барвику целью.

Форстнер сел в лифт, не обращая внимания на униженно поклонившегося вахтера. Кабина медленно поднималась. Она миновала второй этаж и оказалась в междуэтажном пространстве. В эти секунды Форстнер чувствовал себя весьма неуверенно. Он испытывал облегчение, когда пол кабинки оказывался наравне с полом на этаже, и пружинисто выпрыгивал с улыбкой человека, которому все нипочем. Когда лифт дошел до третьего этажа, Форстнер сперва удивился, а затем взбесился. Перед выходом из лифта стоял человек в кожаном пальто, явно не собирающийся сдвинуться в сторону, чтобы позволить Форстнеру сойти.

— С дороги! — крикнул Форстнер и бросился на негодяя, загораживающего выход.

Однако его порыв оказался слабей и беспомощней, нежели стремительность, с какой облаченный в кожу наглец вскочил в кабинку, припечатав полицейского к стенке. Лифт подъезжал к четвертому этажу. Форстнер попытался выхватить пистолет и вдруг ощутил болезненный укол в шею. Кабина достигла девятого этажа, однако Форстнер уже не услышал постукивания механизма, не ощутил раскачивания кабины. В полнейшей темноте кабинка проехала чердак и вновь оказалось на девятом этаже. Мужчина в кожаном пальто вышел из нее и стал спускаться по лестнице.

Ганс Барвик услыхал вой механизма и пронзительный визг цепей. Звук был настолько громким, что Барвик уныло подумал: «Черт, опять кому-то размозжило ногу». Он остановил лифт и, преодолевая пролет за пролетом, принялся подниматься по лестнице, но только на самом верху убедился, что его предположение было слишком оптимистическим. Зажатое между потолком кабинки и порогом девятого этажа подергивалось неестественно выгнутое тело Макса Форстнера.

В сквере около Японского дворца неподалеку от Карл-Маркс-плац было полным-полно людей, собак и колясок с голосящими младенцами. Те, кому удалось занять скамейку в тени, могли считать, что им крупно посчастливилось. К таким счастливцам принадлежали директор психиатрической клиники Эрнст Беннерт и пожилой мужчина, углубившийся в чтение газеты. Сидели они на противоположных концах скамейки. Пожилой не выказал ни малейшего удивления, когда Беннерт вполголоса принялся что-то говорить самому себе. Однако когда к ним подошла молодая женщина, ведущая за руку малыша, и спросила, может ли она сесть здесь, оба мужчины взглянули друг на друга и почти что согласным дуэтом объявили ей, что нет. Она отошла, возмущенно бормоча что-то о вредности стариков, а Беннерт моментально продолжил свой монолог. Пожилой мужчина до конца выслушал его, после чего опустил газету, которую читал, открыв изуродованное шрамами лицо, и тихо поблагодарил врача.