Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— Вряд ли он там что-то спрятал, — встрял Роар, — он не дурак.

Викен слегка наклонил голову:

— Я хочу знать, каких инструментов мы там не найдем. Если хозяева дома расскажут нам, чего не хватает. Например, кувалды.

Даже угли погасли в камине. «Маленький дух исчез навсегда», — подумала Лисс. Может, даже произнесла, тихо, сама себе. Она подняла пустую кружку, в которую процеживала вино. И водки тоже не было. Даже бутылка с яичным ликером опустела. Ей не хотелось больше пить. Хотелось исчезнуть, потому что она еще не устала… За окном ничего не видно, но ветер усилился, она слышала его в трубе, он принялся что-то ей сердито внушать, и она чувствовала, что снег все падает. Снова эта мысль, что снег никогда не перестанет, покроет всю дачу. Что ее не найдут, пока не раскопают весь дом. Или только весной, когда снег растает. А она все так и будет сидеть в этом кресле перед камином, в той же позе. Сердце заледенеет, все токи в теле прекратятся, мысли замрут на полуслове.

Она опять достала блокнот.

Ты была нужна Вильяму, Майлин. Ты хотела, чтобы ему снова стало хорошо. Поэтому ты была с ним. Ты перешла границу. Не надо было. Но ты сделала это, чтобы ему помочь.

Вильяму, кажется, стало легче от ее звонка.

Он рад, что я знаю, что случилось с Курткой. У Вильяма была ты, Майлин. У Йоханнеса Вильяма. Теперь у него нет никого. Могу я кому-нибудь помочь? Я убила человека, как мне сделать кому-нибудь хорошо?

Вдруг она встала, сняла с полки альбом со старыми фотографиями, пролистала до портрета бабушки. Ее звали Элисабет. Глаза на черно-белой фотографии были более выразительными, чем у нее самой. Бабушке тогда было между сорока и пятьюдесятью. В два раза дальше Лисс зашла она в эту невозможную жизнь.

Элисабет быстро сгорела. Пыталась вырваться. Но так и не смогла. Элисабет превратилась в Лисс. Кто-то должен нести черноту дальше, Майлин. Ты всегда распространяла вокруг себя свет. Я — тьму. Все, чего я касаюсь, замерзает.

Она захотела в туалет, неуверенно сунула ноги в сапоги, накинула куртку. Фонарика не взяла. Знала все здесь на ощупь. Ветер ударил ей в лицо, когда она завернула за угол. Крошечные ледяные иголки кололи глаза, отчего она не могла их открыть. Они таяли и стекали по щекам. Она что-то услышала. Прислушалась. Будто ветер подхватил ее шаги и теперь отбросил звук обратно. Она прошла по глубокому снегу, открыла дверь, пробралась к сиденью, подняла крышку, уселась на холодный стульчак. Мокрый порыв ветра пронесся через туалет.

Потом она снова стояла снаружи и прислушивалась. Ветер и этот звук, который точно не ветер, который приближается. «Это не мои шаги по снегу, — подумала она. — Шаги приближаются сзади». Две руки обхватили ее. И она будто бы их ждала. Тем не менее попыталась вырваться. Одна рука ее ударила. Боль побежала по шее вниз. Словно от укуса змеи. Горело и отдавало теплом в плечо и внутрь груди.

— Стой тихо, — прошептал он ей в ухо. — Стой тихо, и все будет хорошо.

Она лежала на спине на диване. Смотрела, как снег залетает в комнату. Она не мерзла. Снежное одеяло было теплое и укутывало ее.

Он стоял посреди комнаты, спиной к ней, подбросил дров, чтобы камин разгорелся. Не двигая тяжелой головой, она следила глазами за его контурами. От талии до темных волос, свисавших мокрыми прядями.

Она смогла открыть рот, постаралась сделать так, чтобы губы издавали звуки, которые могут превратиться в слова:

— Что… ты со мной сделал?

Эхо ее слов вернулось с раскатом. Он не обернулся.

— Укол. Он тебе поможет. Тебе будет хорошо.

«Вильям, — попыталась она сказать, — Йоханнес Вильям, Йо. Нам будет хорошо. Вместе».

Она открыла глаза, насколько смогла. Начала мерзнуть. В комнате темно. Только угли в камине. Не видела его, но знала: он там. Слышала его дыхание.

Руки были во что-то всунуты. Сцеплены вместе. Она лежала в углу дивана, голая. Рот, кажется, опух.

— Вильям.

Она услышала какой-то звук у стола. Он сидел там. Все еще в куртке, как она заметила, капюшон надвинут на голову.

— Я мерзну, — выдавила она.

— Лучше мерзнуть. Тогда будет не так больно. Холод — как наркоз. — В его голосе появились новые интонации. Не совсем новые, но раньше они были еле заметны.

— Зачем ты всадил этот укол?

Он обернулся к ней:

— Мне больше нравится, когда мы разговариваем так. Тихо и спокойно. — Он что-то бросил на каминную полку. — Я вижу по списку звонков, что ты, кроме меня, никому не звонила вечером. У нас много времени.

— Можешь снять наручники?

Он прищелкнул языком.

— Теперь будет так, — сказал он, как ей показалось, с огорчением. — Привыкнешь. Как Майлин.

Она закрыла глаза. Она все еще старалась избегать этой мысли. Мысли, что не Бергер убил Майлин.

— Ты позвонил мне в то утро. После того, как она исчезла. Я слышала, как ты огорчен.

Он встал, пересек комнату и остановился перед ней. Она видела абрис его челюсти, тени глазниц.

— Не надо было ей докапываться до Ильвы.

Лисс заерзала:

— Ильва? Ты с ней связан?

Он пожал плечами:

— Был.

— И Майлин это обнаружила?

— Да.

Он подошел к камину, перевернул почти догоревшее полено, и оно снова вспыхнуло.

— В каком-то из ее журналов была статья о нераскрытом убийстве. Только когда она прочитала ее, она стала догадываться о связи. Перед тем как ехать сюда в тот день, она сидела и искала что-то в Сети. Услышав, что я вернулся, она вышла, удалила ссылки. Но я все достал, пока она была в ванной. Масса старых статей про Ильву. Она тайком это читала.

Лисс пыталась поймать мысли, которые медленно роились вокруг, никак не могла связать их и то, о чем говорил Вильям.

— Больше двух лет прошло с тех пор, как я ей рассказал об Ильве. На первых сеансах в кабинете на улице Вельхавена. И у нее на диске все еще оставались записи, хотя она обещала их удалить. Удалить все, что было рассказано о Куртке.

Наконец-то Лисс все схватила: распечатка, найденная здесь, в наволочке. Девушка в Бергене и была Ильва. О ней писали в газетах много лет назад. Ее убили.

— Ты же был на работе, когда исчезла Майлин, — прошептала она, потому что вероятность, что эти мысли не связаны, еще оставалась. — А потом дома у мамы и Таге.

Он снова подошел поближе:

— Это ты так думаешь. Все так думают. Но когда она собиралась сюда накануне, она заехала на почту, чтобы положить деньги на счет. Я побежал туда. Ждал ее в машине. Она могла бы сбежать, обнаружив меня, но села в машину. В сумке у нее была куча распечаток об Ильве и о том, что случилось тогда в Бергене. Я прервал ее, когда пришел домой, а теперь она зашла на почту и снова зарылась в Сеть. Поэтому я поехал с ней. Я был с ней, когда ей было больно.

— Это было здесь? — проговорила Лисс.