Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— Майлин поняла, что Куртка — это Бергер.

Вильям долго молча смотрел на нее.

— Да, так, — ответил он наконец.

— Она хотела выдать тебя в «Табу». Она хотела нарушить пакт.

Вильям покачал головой:

— Я был дома у Бергера каждый день, после того как Майлин… пропала. В конце концов он понял, что с ней случилось. Даже захотел рассказать об этом перед камерой. Он был уверен, что контролирует меня. Я заставил его поверить, что приду на передачу и сознаюсь. Мы планировали это вместе. Шок-ТВ. Он радовался, как ребенок. Жаль, пришлось лишить его этой радости.

Опьянение, в которое она погрузилась, было не похоже на привычное ей.

— Ты чокнутый, Вильям, — прогнусавила она. — Ты — чокнутый кусок говна.

В своем отстранении она поняла, что именно этого он и ждал — что она его разозлит. Он вскочил, подтащил ее к стулу за волосы. На краю камина лежал моток веревки, он обмотал ее вокруг талии, затянул грудь и завязал веревку за спинкой стула. Из свободного конца он сделал петлю, которую надел ей через голову.

— Ты такая же, как они! — зарычал он. — Не буду скучать по тебе.

Она закашляла.

— Майлин делала все, чтобы тебе помочь, — произнесла она. — Майлин заботилась о тебе.

Он присвистнул:

— Она обманом заставляла меня говорить. И пока я говорил, сидела и гладила меня. Раздевала меня. Приводила меня в кабинет.

— Ты лжешь. Майлин так никогда не делала.

Он затянул петлю на ее шее:

— Может, твоя сестра была далеко не такой святой, как ты думаешь.

— Но она же была с тобой, — откашлялась Лисс. — Вы же собирались пожениться.

Его глаза расширились и почернели. «Не занимай праздник Ивана Купалы», — прозвучало где-то внутри ее. Это он, Вильям, отправил ей сообщение с телефона Майлин.

Она выдавила из себя слова, которые, она знала, говорить нельзя:

— Она хотела уйти от тебя.

Он сильнее затянул петлю, веревка врезалась ей в шею. Она чувствовала, как голова растет, комната наполняется красноватым дымом.

— Она должна была любить во мне все, — прошипел он, — неважно, что я делал. Неважно, что сделали со мной. Но она солгала. Я не выношу, когда мне лгут. Понимаешь? Когда кто-то начинает лгать, это конец. — Тут он ослабил веревку. Воздух хлынул к ней в грудь. — Теперь ты поняла? Ты достаточно насмотрелась?

Красные пятна пульсировали в тумане. Сил у нее уже не было, и вдруг взгляд прояснился. Он держал что-то в руке, острие шприца, снял с него колпачок. Она почувствовала, как он приложил иголку к ее щеке, осторожно поцарапал, поднес шприц к правому глазу.

— Ты достаточно насмотрелась? — повторил он.

Она попыталась увернуться. Тогда он снова затянул петлю. Туман с красными пятнами вернулся.

Она открыла рот:

— Вильям… Йо. — Это прозвучало как молитва, но она исходила не из нее. Голос был сиплым и мрачным.

— Теперь здесь Йо, — завыл он. — Милый Йо и все такое.

Он опустил острие шприца и ввел иглу ей в сосок. Боль прошла сквозь грудь и отпустила где-то за спиной, щупальца медузы, охватывающие и обжигающие все тело.

— Ты хороший мальчик, Йо. Такой хороший, хороший. Ничего ты со мной не сделаешь. Ничего. Потому что ты тоже так думаешь, и ты тоже. Думаешь, я тебя не знаю, Лисс Бьерке? Думаешь, Майлин мне не рассказала все, что надо, о тебе?

Он вынул иглу, положил руку ей на лоб, опустив палец на веко, поднял его. Теперь она совершенно пришла в себя, изо всех сил трясла головой. Он схватил ее за волосы железной хваткой. Она почувствовала холодное острие на глазном яблоке. Как насекомое, усевшееся там с огромным жалом наготове. Оно укусило пару раз. Потом порвалась оболочка. Другая боль. Боль ее разорвала, открыла, больше негде было прятаться. Внутри глаза что-то растеклось, свет от лампы поменял цвет, стал черным, и из этой темноты расходилась радуга.

— Дай я покажу тебе одно место, — завыла она.

Он наклонился вплотную к ее лицу:

— Какое место?

— У самого озера.

Он вырвал иглу, что-то потекло по щеке.

— Только не второй, — попросила она. — Пока не надо. Пока я не покажу тебе место.

— О котором ты написала в блокноте? Где ты хочешь лечь на снег, смотреть на деревья и замерзнуть до смерти?

Она попыталась кивнуть:

— Это недалеко.

Он приложил острие к ее веку. Потом опустил, ослабил веревку, рванул ее за волосы и швырнул на пол.

— Покажи! — зашипел он и схватил топор с камина. — Покажи мне, где ты хочешь умереть.

Она пошла вниз первая, босая и голая. Ветер дул прямо с озера, обжигал грудь и бедра. Его шаги по снегу, в нескольких метрах сзади. «Тебе страшно, Лисс». Голос Майлин исчез, теперь с ней говорил отец. «Наконец-то тебе страшно». Мне страшно. «Ты не хочешь умереть». Я не хочу умереть. Она запрокинула голову. Одним глазом заметила что-то серое в темноте между деревьями. Осталась только эта полоса. И шум ветра. Когда ты уезжал, я хотела этого — лечь в снег, почувствовать холод, укутывающий меня и освобождающий. «Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я».

Она повернулась к высокой, узкой фигуре. Лицо выступило из серого, прямо рядом с ней.

— Можно, я посижу немного здесь на камне? Посмотрю на озеро. Несколько минут.

Он хмыкнул. Она больше не чувствовала собственных ног. Мороз въелся в икры, колени. Она заскользила по заледеневшей каменной стене.

— Помоги мне, — попросила она.

Он тоже забрался на камень, присел рядом с ней на корточки, взял ее под руки и поднял. Секунду они стояли вплотную. Она посмотрела ему в лицо. Глаза больше не были злыми. Они наполнились чем-то другим.

— Бедная Лисс, — прошептал он.

Она резко бросилась вперед, ударила его головой изо всех сил, оставшихся в ее промерзшем теле. Он пошатнулся, стоя на краю, замахал руками, выпустил топор и попытался ухватиться за ее скользкое плечо. Все заняло секунду или две. Потом он упал назад. Она услышала, как что-то грохнулось о камень, потом всплеск, и он провалился в полынью.

Она скатилась с обратной стороны камня, встала на ноги. Казалось, он кричит, она не обернулась. «Это ветер кричит». Она стала пробираться по глубокому снегу. «Не к дому. Там он тебя найдет». Мимо сарая она пробежала. «Ты не умрешь, Лисс». Она вскарабкалась по склону, нашла не очень крутой подъем. Заползла вверх, снег затягивал ее, но она больше не хотела в нем исчезнуть. На вершине было жестче. Она попыталась забежать под деревья. Остановилась за толстой елью. И тут услышала шаги, села на корточки под нижней веткой. Шепот в ухо: «Тебе от меня никуда не деться». Она приникла к стволу, прижалась щекой к шершавой коре.

Попозже, через минуту или десять минут — встать снова. Она посмотрела сквозь ветки. Она знала эти деревья. Они показывали ей дорогу. Это ее лес, не его.

Она перебралась через сугроб и вышла на дорогу. Хотела встать на ноги, но они ее не слушались. Она попыталась ползти на животе вниз, с руками, связанными за спиной. Продвинулась на несколько метров, потом все тело ослабло. Тогда она съежилась, подтянув под себя ноги.