Пол Сассман - Лабиринт Осириса

Бен-Рой вздохнул и поднял стакан, готовясь осушить последний глоток виски и идти домой. Он почувствовал усталость – этот денек и его все-таки доконал. Но в этот момент веки его дрогнули – в голову пришла мысль: существует же другая возможность. У него есть на месте знакомый. Старый товарищ. Человек, с которым они вместе распутывали дело Анны Шлегель. Они продолжали общаться, хотя в последний раз разговаривали больше года назад, поэтому-то он и не вспомнил о нем сразу. Бен-Рой посмотрел на часы: поздно, но не слишком. И почти бездумно вытащил телефон.

Четыре года назад, когда он находился на грани пропасти после смерти своей невесты Гали и не сомневался, что остаток дней проведет в тоске и горе, ему встретились два человека, которые вернули его к свету дня. Одним из них была Сара. А другим…

Он открыл список контактов и прокручивал, пока не дошел до буквы «Х». На эту букву оказался всего один человек. Бен-Рой улыбнулся – давненько он не слышал этого голоса.

Он еще раз сверился с часами и большим пальцем нажал на кнопку набора.

Луксор

Когда ожил мобильник, Халифа находился на крыше своего многоквартирного дома. Он сидел на перевернутом ящике и смотрел на мерцающую панораму города.

Почти каждый вечер, после того как засыпала Зенаб, он приходил сюда. А до этого держал жену за руку, гладил по длинным черным волосам и потихоньку что-нибудь напевал, пока ее дыхание не становилось ровным, пока она не расслаблялась настолько, что губы больше не сжимались в суровую линию, а складывались – нет, не в улыбку, это было выражение облегчения от того, что яви больше нет и можно окунуться в небытие дремы. Кошмары придут потом, обрывки воспоминаний станут терзать подсознание и превратят сон в такую же муку, как бодрствование. Но на пару часов ей, закутанной в пелену забвения, дарован мир, и Халифа может подняться на крышу, чтобы самому немного отдохнуть душой. Мысль, что он находится прямо над окном их спальни и, если жена его позовет, он в считанные секунды спустится к ней комнату, помогала расслабиться.

Ему нравилось на крыше. Это была единственная часть их нового дома, с которой он сроднился и где любил бывать, особенно ночью. Днем Луксор представляет собой монохромное зрелище – немилосердное солнце отбеливает все городские цвета, усиливая их безжалостность и однообразие. Краски, как ни парадоксально, возвращаются с наступлением темноты: яркая полупрозрачная зелень минаретов, ледяная белизна вывесок кафе и магазинов, кричащая пестрота неона пятизвездочных отелей, тысячи брызг оранжевого и желтого от окон домов, уличных фонарей и автомобильных фар.

Ночь преображала город, скрывала безликие бетонные строения и старые рассыпающиеся дома, сводя мир к основным цветам: ярким, простым и чистым. Сидя на ящике на крыше, Халифа успокаивался, как во время подъемов на Курн или стрельбы в полицейском тире. Пусть это и не приносило светлых мыслей, но они хотя бы становились не такими мучительными.

Однако на этот раз, нарушая очарование, зазвонил мобильный телефон.

Халифа вскочил на ноги и стал рыться в кармане в поисках трубки. Тревожное чувство в груди эхом откликнулось в животе. В последнее время это происходило всегда, если его неожиданно вызывали в неурочное время. На мгновение в мозгу вспыхнула картина, страшная картина: вой сирен, больница, бегущие ноги, жалобные крики. Но в следующий миг он увидел, кто его вызывает, и дыхание успокоилось. Он снова уселся на ящик и, глядя на трубку, потер большим и указательным пальцами виски. В любом другом случае звонок бы его обрадовал, доставил удовольствие. Шутка ли: звонил тот, кому он обязан жизнью. Им вместе через многое довелось пройти. Но сегодня Халифа испытал раздражение оттого, что его так поздно потревожили и при этом напугали. Раздражение и досаду – жуткую досаду, потому что придется снова через все пройти, рассказать еще одному человеку, что произошло и какие ужасные последствия это имело для него и его семьи. Пережить все сначала. На другом конце провода неловко замолчат, станут подбирать слова и бормотать: «Прими-мое-сочувствие-и-если-что-нибудь-в-моих-силах…» Очередное напоминание Халифе – будто ему необходимы напоминания, – что теперь он навечно отмечен печатью трагедии. И останется с этим, что бы ни сделал и ни сделает в жизни.

Халифа крутил телефон в руке, и его резкий сигнал разносился в луксорской ночи, а он был не в силах ответить, тянул, подумывал, пусть вызов будет принят голосовой почтой. Но это означало бы просто отложить неизбежное. Разговор все равно состоится – вечно от него уклоняться не получится. Бен-Рой же спас ему жизнь, когда четыре года назад в Германии вынес из горящей шахты. Халифа его должник. Каковы бы ни были его личные проблемы, он серьезно относится к долгу дружбы.

– Черт возьми, – пробормотал он сквозь зубы.

Пропустил еще пару сигналов, собираясь с духом и глядя на мечеть перед собой. Острие минарета упиралось в луну, как игла, протыкающая утиное яйцо. Еще немного, и аппарат переключится на голосовую почту. Халифа вздохнул, нажал на клавишу ответа и поднес трубку к уху.

– Привет, мой друг, – тихо проговорил он.

Иерусалим

Услышав голос Халифы, Бен-Рой широко улыбнулся и поднял стакан, словно собирался чокнуться с египтянином.

– И тебе привет, наглый мусульманский подонок.

Так они обычно приветствовали друг друга, шутливо нападая на культуры собеседника в знак памяти о своей первой встрече, когда они жестоко поспорили и чуть не подрались. Обычно Халифа на это отвечал «вонючий еврейский ублюдок», но на этот раз только тихо хмыкнул, давая понять, что понял шутку, и спросил, как у Бен-Роя дела.

– Потрясающе. Лучше не бывает. А у тебя?

– Нормально. Спасибо.

– Я тебя не разбудил?

Халифа заверил друга, что не спал.

– Сколько мы не разговаривали? Год?

– Не меньше, – ответил египтянин.

– Время бежит.

– Еще бы.

– Бог знает, куда оно спешит.

Халифа что-то пробормотал, но израильтянин не расслышал. Он не стал бы утверждать, но у него возникло ощущение, что его товарищ не совсем в добром здравии. Он всегда говорил негромко, а в этот вечер вообще чуть слышно. Бен-Рой подумал, не отложить ли разговор до утра. Но решил, раз уж начало положено, надо продолжать, и спросил:

– Как Зенаб?

– В порядке… – Ответ был каким-то нерешительным, уклончивым. – А Сара?

– Мы разошлись.

Последовала короткая пауза.

– Прости. И когда же?

– Несколько месяцев назад.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Виноват, конечно, я. Идиот он и есть идиот.

Бен-Рой ждал, что Халифа подхватит его тон и ответит в том же духе, но тот ничего не сказал. Снова возникла неловкая пауза – египтянин был явно не в своей тарелке. Справа от Бен-Роя хлопнула дверь: в бар вернулись две женщины, которые минут пятнадцать назад ушли. Обнимая друг друга за плечи, они подошли к стойке и заказали по водке с кока-колой. Бен-Рой посмотрел на них и продолжал: