Наль Подольский - Книга Легиона

— И не подумай, — невозмутимо продолжила Лола, — что у него был вид нетоварный или что еще в этом роде. Наоборот, одежда — с иголочки, и сам спортивный, холеный, на руках каждый ноготь в кондиции, с виду — европеец и денди, а внутри — кошмарная гадость.

Последовала коньячная пауза, и Марго ее переждала молча, опасаясь сбить собеседницу с мысли.

— Как ни смешно, папашин замысел насчет того, что молодой гениальный ученый наставит меня на путь истинный, оправдался, хотя и косвенным, странным образом. Я поняла, что единственный способ избавиться от контактов с братцем — начать хорошо учиться. Маленько поднатужилась и вылезла в отличницы. Папаша ходил счастливый и пел дифирамбы преподавательскому таланту сыночка, а я втихомолку посмеивалась… Так или иначе, я от него отделалась и никогда больше не видела. Папаша продолжал поддерживать родственные отношения и даже приглашал его иногда на обед, но я ловчилась устраивать свои дела так, чтобы с ним не встречаться. Но это не означало, что он оставил меня в покое…

Оборвав речь на полуслове, Лола задумалась, забыв даже о коньяке, и чтобы вывести ее из транса, Марго пришлось самой взяться за бутылку.

— Первый неприятный сигнал я получила лет через десять. К тому времени я уже успела подзабыть о своих детских неприятностях, быть может, и перестала бы так упорно избегать встречи с братцем, но он последние годы жизни болел, сидел сиднем дома и у нас не появлялся. Я тогда окончила экономический факультет, получила диплом с отличием, так отец ухитрился и красный диплом задним числом поставить в заслугу братцу, и меня это почему-то задело. Но папаша и мной был доволен, взял меня в свою страховую компанию, а вскоре сделал крупным акционером и ввел в правление. И еще купил мне квартиру, чтобы я без помех жила личной жизнью. Правда, при этом потребовал, чтобы я без его одобрения не выходила замуж, поскольку замужество дело уже не личное, а семейное. Одним словом, я имела все, что хотела, и могла делать, что вздумается. К великому удовольствию папаши, в бизнесе я быстро освоилась и заняла приличное положение уже не только из-за его денег… Да тебе это, наверное, и так известно, — Лола скосила глаза на Марго, и та подтверждающе кивнула.

— А личной жизнью жила в свое удовольствие. Мужиков часто меняла и ни одному на шею себе садиться не позволяла. Ничего не обещала дольше чем на день-два вперед и любые претензии по этой части пресекала мгновенно, сразу же полный расчет. И был у меня один очень удобный партнер: позвоню, если свободен, явится, нет — извини, занят, а сам никогда не набивался. Спортсмен-профессионал — каратэка уж или кунфука — не знаю, в общем, по части восточного мордобоя. Дурак-дураком, а в постели — что надо. И вот однажды я ему позвонила — с удовольствием, говорит, и немедленно припылил. Разговоры разговаривать мы не практиковали, да, собственно, и говорить-то с ним было не о чем, стало быть, сразу оказались в постели. Я уже кайф ловить начала, и вдруг — как ведро дерьма на голову вылили, ужас и омерзение — запредельные. И главное, ощущение знакомое, будто мой гениальный братец собирается меня трахнуть, а я сейчас умру от страха и отвращения. Я его оттолкнула и стала ругаться. Вижу, он на братца ничуть не похож, но гадкие ощущения не проходят, и я все равно в шоке. У парня, конечно, глаза квадратные. Так и так, говорю, извини, это мой старинный дефект внезапно сказался. Считай, что теперь я вроде как и не женщина, и сделай одолжение, не сердись и уходи поскорее. Он оделся, вежливо попрощался и укатил в своей тачке — все-таки эти восточные махалова кое-какую выдержку в людях воспитывают. Мне, только он ушел, полегчало, но такая тоска накатила, что заревела даже, а со мной это не часто случается. И заметь, повторяю, к тому моменту я его, братца-то, десять лет не видала, и давно уж о нем не вспоминала.

Возникла долгая пауза, и Марго решила подбодрить рассказчицу:

— Я заметила, ты стараешься не произносить его имя — Легион. Это не случайно?

— Нет, конечно. Это идиотское имя вызвало у меня неприязнь еще до знакомства с ним. Я и тогда избегала его произносить. А сейчас, к тому же, я боюсь его приманить, накликать, что ли. Может быть, это мое суеверие, а может, и нет. Ведь речь не идет о чем-то понятном и естественном, — она опять замолчала.

Лола явно была готова замкнуться в себе, по-видимому чувствуя, насколько дико звучит ее рассказ для такого рационального человека, как Марго.

— И как я понимаю, — вставила та спокойным голосом, как если бы обсуждалось нечто обыденное, — подобные эпизоды стали далее учащаться?

— Именно так. Все чаще и чаще. Это просто осада какая-то, от моей личной жизни ничего не осталось. Я скоро буду годиться в монашенки.

Марго бесцеремонно фыркнула, на что Лола никак не отреагировала.

— Я обратилась к психиатру. К хорошему психиатру за хорошие деньги — понятное дело, сугубо конфиденциально. Он меня всячески тестировал и зондировал, в том числе, под гипнозом. А после заявил, что я совершенно здорова, и все это безобразие не является порождением моей психики. Что это, безусловно, вторжение извне в мое сознание, либо в сознание моих партнеров, либо в то и другое одновременно. Вторжение очень мощного экстрасенса — по сути дела то, что в просторечии именуется магией. Поэтому решение моих проблем не в компетенции психиатрии. Скорее всего, есть два пути. Первый — прибегнуть к помощи более сильной магии, но он лично в такие вещи не особенно верит и знает только, что они опасны для психики. Второй путь более простой и реальный: найти этого мага, то есть, экстрасенса, и договориться с ним, к примеру, попросту откупиться… Дальше ты можешь просчитать мои действия. Я решилась найти моего проклятущего братца и выяснить, какого дьявола ему от меня надо. Но тут началось такое, от чего у меня чуть крыша не съехала, — отчаянный бред, даже рассказывать язык не поворачивается…

— Да уж валяй, что теперь делать. — Марго в качестве моральной поддержки налила обеим по внушительной порции коньяка.

— Я стала ему звонить. К телефону поочередно подходили две какие-то женщины, которые посылали меня подальше, одна вежливо, а другая невежливо. Наконец, он взял трубку сам, я узнала голос, но его речь была совершенно бессмысленной. Впечатление полной невменяемости. По-моему, он не понял, с кем говорит, но слово «приходите» я из него все-таки выдавила. Я не сомневалась, что его мегеры попытаются меня спустить с лестницы, и взяла с собой телохранителя. Так по пути из него вдруг поперла эта самая мерзость, и он начал лапать меня прямо в машине. Я чуть не задохнулась от злости и омерзения, кое-как изловчилась фукнуть ему в рожу из баллончика и выкинуть на улицу. Поехала одна, но ни на звонки, ни на стук дверь не открывали. И тут еще привязались двое пьяных, да так настырно, что пришлось еще раз пустить в ход баллончик. Ждать, пока они очухаются, я, понятно, не стала — так ни с чем домой и уехала. Пришлось на него плюнуть, потому что на следующий день я улетала в Америку… Тоже была веселая история… А когда вернулась, позвонил папаша и сообщил, что мой гениальный братец скончался, что похороны через день, и приличия требуют, чтобы я там поприсутствовала. С любовью и удовольствием, ответила я и расхохоталась, но папаша, к счастью, сразу повесил трубку. Я была такая счастливая! И решила отпраздновать по-своему. Я ведь к этому времени шарахалась от каждого встречного и потому в смысле личной жизни сидела на голодной диете. А как раз накануне ко мне в офис приезжал по делам человек из Германии — очень кондиционный мужчина, этакая белокурая бестия. И заодно пробовал клеиться, по-немецки, по-ихнему — и нахально, и вежливо одновременно. И я прямо с утра звоню в гостиницу, извините, герр Рихтер, мне одно место в немецком переводе нашего соглашения кажется неточным. Он сейчас же приехал, ну, я корчу из себя дурочку, а он снисходительно объясняет: здесь, мол, пассивный причастный оборот, в современном деловом языке так принято, и никаких разночтений быть не может. Ах, говорю, герр Рихтер, вы меня так выручили! И я настолько вам благодарна, что приглашаю вас отпраздновать мой день рождения. Заявились мы в ресторан, хоть у него голова и немецкая, уже сообразил, что к чему, кладет руку мне на колено и говорит: как же вы, фройлен Паулс, сумели преуспеть в бизнесе, когда вам исполняется явно не более двадцати лет? Ошибаетесь, отвечаю, и кладу свою ладошку на его руку, мне намного меньше, я сегодня заново родилась! К десерту он мои коленки успел обследовать до самого живота, и я говорю: пора ехать. Ну, думаю, герр Рихтер, придется тебе поработать. И представь себе, через минуту в машине внезапно, как дубиной из-за угла, — то же самое проклятое ощущение, что никто иной, как мой братец меня за грудь лапает. Ощущение омерзительно достоверное и ужас невыносимый. У меня чуть истерика не случилась. И еще непонятно, что с немцем делать. Ему же по-простому не скажешь, как нашему: извини, Фриц, ты мне вдруг опротивел, так что не держи зла и вали на родину!