Александр Бородыня - Крепы

Хотела войти без стука — резко толкнуть дверь и ворваться в дом, — но приостановилась все-таки на крыльце, постучала. Ее вновь прохватывало ледяным болезненным холодом. Зная причину этого холода, Анна не смогла сдержаться, и, вместо того чтобы, спокойно присев к столу, последовательно и методично объяснить Тимуру, что происходит, она начала кричать.

Мертвая женщина в черном платье в разговоре не участвовала; она демонстративно повернулась спиной и пыталась затопить печь, хотя была не в состоянии поднять не то что топор, а даже самое легкое полено.

— Все погибнет, если операция провалится! — быстро говорила Анна, все сильнее и сильнее закутываясь в плащ. — Пути живых и мертвых навсегда разойдутся. Семьи будут разбиты, дети потеряют своих матерей… Мертвые не смогут работать на живых… Заводы остановятся!.. Ангелы-хранители разъединятся со своими молодыми солдатами… Вы должны…

Тимур молчал.

— Ничего мы вам не должны! — зло рявкнула Майя. Она взяла мертвую женщину за плечи и подняла. — Не нужно вам этого делать, — сказала она хозяйке. — Не по вашим силам. Присядьте лучше. Сын ваш скоро придет.

Место хозяйки у печи занял Тимур, он присел на корточки. По его лицу трудно было что-либо прочесть.

— Если я правильно понял, здесь готовится большой эксперимент? — сказал он наконец. — Массовое изготовление крепов? — Он расколол очередное полено и кинул его в разгорающийся огонь. — Не вяжется что-то! Вчера вечером мы заехали сюда случайно, а вы утверждаете, что эту деревню нашли по нашим следам! Работы здесь ведутся уже давно, так?

— Так! Но действительно по вашим следам… — Анна задыхалась от ярости и озноба. — Была связь с будущим, обычная телефонная связь. Вы же знаете, как это делается.

— В деревне нет телефона! — сказала Майя.

— Телефона нет. Есть полевая рация. Немецкие специалисты наладили…

— Вон отсюда! С вами все ясно! — Майя распахнула дверь. — Уходите!

— Вы должны соединиться, — сказала Анна сквозь зубы. — Для общего блага! Вас хотят уничтожить! А я вот думаю… почему все так не хотят этого соединения? Вы просто боитесь! Боитесь превращения в крепа, как дети боятся темноты. А ведь в этой темноте всё — и свет, и мрак. Свет распадается на спектр из семи цветов, но в нем исключена чернота ночи. Ни живой, ни мертвый человек не могут понять, что, потеряв себя в соединении, слившись в одно существо с другими, они родятся заново. Но как это можно объяснить, когда находишься уже по эту сторону! Когда ты уже воплотил свою любовь — а другие только на пороге воплощения…

Ее сильно толкнули в спину, и Анна оказалась на улице.

— Никогда этого не будет! Вы поняли?.. — крикнула Майя. — Мы любим друг друга! Мы не можем друг без друга жить. Напрасно вы так думаете — мы не одно целое! Мы два совершенно разных живых существа! Никогда ничего не решайте за других, Анна!

Алан был так зол и так погружен в свои мысли, когда быстрым шагом шел через поле, что напрочь позабыл о сыне. Только войдя в лес, он сообразил, что мальчик, вероятно, остался в доме. Но что мертвому сделаешь? Мертвые вчетвером любого живого удушить могут, а живые и сто человек с мертвым не справятся — ускользнет. Не стоило сейчас об этом думать. Лес вокруг был пуст. Ветер, скользкая гниль под подошвами. Ушло немало времени, пока удалось отыскать замаскированный люк. Он спустился по деревянной лестнице. В подземном коридоре пусто, только из-за знакомого брезента, прикрывающего вход в одну из комнат, доносилось гудение возбужденных голосов. Алан Маркович остановился и прислушался.

— Если в лоб штурмовать, нас и на пять минут не хватит! — сказал, перекрывая общий шум, знакомый уже молодой голос. — Вы хотите танки? Ну пожгут они наши танки прямой наводкой…

— А может, взорвать этот бункер?

— Глупо, глупо… Что роботам сделают наши бомбы — даже не почешутся! Если только какую-нибудь ржавую мину использовать… Но нам ее туда притащить и пяти танков не хватит.

— Что ты предлагаешь?

Алан Маркович хотел приподнять брезентовый полог и войти, но его задержала мягкая женская рука: он увидел рядом с собою медицинскую сестру в белой косынке с красным матерчатым крестиком на лбу.

— Погодите! — одними губами сказала она. — Вам туда нельзя!

— Нужно устроить побольше шума! — гремел за покачивающимся брезентом чей-то бас. — Отвлечь их. Тихо снимем часовых, спустимся в бункер… Правда, для этого нужен хоть один живой. Без живого ничего не выйдет…

— Есть живой, — сказал Лепешников.

Сквозь женское лицо проступали протянутые по потолку черные провода и горящая лампочка. С каждым следующим мгновением это лицо становилось невесомее, прозрачнее.

— Где сыночек-то ваш? — спросили ускользающие губы.

— В деревне остался!

Алан Маркович приподнял брезентовый край. В большой комнате висел пластами и закручивался табачный дым. Стулья были хаотично расставлены, на стене — карта, но при этом — ни единого человека. Как только он заглянул, голоса смолкли.

— Ну зачем вы? — укоризненно глянув на него, спросила медсестра. — Вы же знаете, что не всегда совпадете. Вы же еще живой! — Ей почему-то стало смешно, и она прикрыла губки ладошкой. — Теперь садитесь и ждите. Сами виноваты!

«Мы даже не знаем точно, когда они предполагают начать… — размышлял Алан, стоя перед картой и пристально ее разглядывая. — Впрочем, в деревне я видел несколько роботов: пока они там, вряд ли что-то начнется. Сколько нужно времени, чтобы от деревни на машине добраться до бункера? Полчаса. Каких-нибудь полчаса, и все. Пока я искал люк, пока я бродил по лесу, они уже могли объединиться».

— Верно!.. — сказал Лепешников за его спиной. — Мы не знаем. — Было слышно, как он затягивается самокруткой. Алан не сразу решился повернуться. — Так что чем раньше начнем, тем лучше. Чем раньше, тем больше шансов!

По карте медленно расплывалось серое масляное кольцо табачного дыма.

— Уже можно повернуться, — сказал Лепешников. — Я не люблю разговаривать с затылком, пусть даже это затылок живого человека.

В комнате все переменилось: с обеих сторон у стен стояли теперь вплотную одна к другой койки, и на койках лежали перебинтованные бойцы. Лепешников полусидел, опираясь на стену, его чадящая самокрутка торчала из забинтованных пальцев дымящим углом.

— Это надолго? — спросил Алан Маркович, ощутив вдруг слабость в ногах. В комнате резко запахло йодом, нашатырем и гнойными повязками. Он опустился на ступ.

— Навсегда! — вздохнул танкист, и уголок его обожженного рта дернулся под тонкой марлей, закрывающей пол-лица. — Но не беспокойтесь, драться мы можем!

— Знаю!

— Ну так вот, — продолжал Лепешников. — Вы пойдете туда слепым. Наша задача — чтобы вас по дороге не удавили. Бункер отсюда в двух километрах. Мы нарисовали стрелки. Вы легко найдете все, что нужно уничтожить. Пройдете до бункера, спуститесь. По нашим данным, роботы там все отключены. — С трудом перевалив ноги через край кровати, он попробовал встать, но тут же повалился назад, на жесткую подушку. — Правильно сделали, что ребенка в деревне оставили, — сказал он. На бинтах отчетливо проступила кровь. — Жарко будет. Нечего ребенку здесь делать.