Александр Бородыня - Крепы

— Отличная идея! Пусть все развалится! Пусть все будет отдельно. Мне нравится! — увлекая ее за собой, бубнила Эльвира. — Не нужен никакой мостик! Как ты считаешь, если мир разорвет на две части, в какой части останемся мы? С живыми или с мертвыми?

Анна отрицательно покачала головой.

«Когда я успела ей все рассказать? Зачем? — вяло подумала она. — Теперь ведь не отвяжется… Может, так оно и лучше? Она меня, пожалуй, заменит. Ничего не нужно делать — только немножечко подождать!.. А может, спровадить ее побыстрее? А может, нужно как-то иначе?»

Налетели топот и граммофонная музыка. Они сбили волну холода. В избе веселились пьяные полицаи.

Эльвира, отомкнув замок, вошла во флигель. Обнаружив у себя в руке фонарик, Анна посветила вокруг. Флигель был забит мебельной рухлядью: какие-то сломанные стулья, столы, поставленные набок, большие темные узлы, чугунки, грабли, лопаты; в воздухе клубилась сухая ржавая пыль. Неприятное постукивание, скрип.

Кукла висела, привязанная к доскам. Пятки ее подрагивали — они только чуть-чуть не доставали до пола, на губах — кусок коричневой изоляции, запястья и лодыжки туго стянуты. С подобной жестокостью могли действовать, наверное, только роботы. Да и никто из мертвых с Майей бы и не справился. Все было готово. Слева стояла большая картонная коробка, и в коробке — аккуратно увязанные динамитные шашки. Ржавый будильник соединен с уродливым минным взрывателем.

«Действительно, без меня дело пошло… — подумала Анна. — Такими темпами они быстро управятся… — Не в первый уже раз ощутив прилив неестественной, не своей злобы, она ощупала карман плаща. — Вот ты где? — Из кармана высовывалась голова лилипута, микроскопическая ручка цеплялась за край. — Душа моя! Фарид!»

Из связки динамита торчал длинный конец бикфордова шнура. Изоляция на губах куклы почему-то оплавилась. Анна сдавила маленькое тельце внутри своего кармана, испытав при этом злобное удовольствие. Шум пьяной оргии усилился. В дверь вошли два робота. Одной рукой пытаясь прижать лилипута, другой Анна двигала фонарь.

— Свирид Михайлович! — удивилась она.

Он стоял возле стены, напуганный и неподвижный.

— Я уеду! — отступая к окну, сказал он. — Похороню маму и уеду!

— Теперь это уже ни к чему! — бросила Анна, сама удивившись своему холодному голосу. — Ни к че-му!

«Больше не знобит», — отметила она.

Анна светила своим фонариком, а роботы, оглушив этого лишнего человека, теперь прикручивали его к деревянной плоскости.

— Он нам не нужен! — сказала Эльвира. — Мы его оставим здесь.

Анна еще сильнее сдавила теплый дрожащий комочек в своем кармане. В ладонь будто вонзили иглу, и она почувствовала, как чужая злость медленно отпускает ее.

— Конечно, было бы лучше, если бы она согласилась окончательно воссоединиться со своим возлюбленным… — Кольцо из черной веревки скользнуло по животу куклы. — Но она не хочет! — Веревка ударила опять. — Не хочет!..

— Я согласна! — прошелестели губы куклы.

Но Эльвира уже не собиралась ничего менять. Она поправила веревку на плече и демонстративно отвернулась.

— Ты можешь быть согласна, — сказала она, — зато он тебя бросил. И вообще, ты мне надоела. Ты у нас уже сто лет как кость в горле. Не человек, не робот, не пойми что. Аня, у тебя есть спички?

Анна сосредоточилась на своем кармане — лилипут, пытаясь выбраться, сильно колол ее в ладонь. Чиркнула спичка. Загоревшийся фитиль изогнулся в воздухе. Фонарик в руке Анны сам собою погас.

— Не нужно… — вяло попросила она. — Что ты делаешь, Элли? Я тебя звала помочь… А ты сводишь старые счеты! Лучше бы ты дома осталась…

— Пошли отсюда! — сказала Эльвира. — Мне действительно, кажется, пора…

На улице оказалось прохладно. Только что прошел коротенький дождь. Хлопали двери, пьяные полицаи выходили на улицу. Полицаев тоже заденет взрывом.

Они уже шли по улице, когда в темном воздухе рядом что-то мелькнуло. Эльвира говорила, говорила без умолку, молола какую-то уже совершенную чушь; с ее слов выходило, что в городе половина мертвых испарилась, а вторую половину крепы уж как-нибудь приберут к рукам. Анна прищурилась, преодолевая новый приступ ярости и озноба. Краем глаза она заметила мелькнувшего в воздухе знакомого черного воробья.

— Кромвель? — прошептала она.

— Что? — Эльвира замолкла и остановилась.

— Нет… Я так… Показалось… Ты что-то говорила о нашем городе? Рассказывай. Правда, очень интересно. Ты говоришь, мертвые исчезают. А живые?

Не хотелось думать о красной шипящей точке подожженного фитиля, но Анна все время против воли возвращалась к ней. Шнур горел очень долго, но все-таки он догорел до конца. От взрыва выпало стекло в окне, и здание почты наполнилась запахом гари. Проводив Эльвиру, Анна устроилась возле ящика рации. Рядом суетились два немецких офицера. По плану операция должна была завершиться в ближайшие несколько минут. Все время кто-то входил. На пол сыпались узкие телетайпные ленты. Расшвыряв начищенным сапогом битое стекло, генерал (Анна никак не могла понять, тот же самый это генерал или уже другой) что-то приказывал. Вошел солдат в рогатой каске. Генерал уставился на него.

— Нападение на бункер! — рявкнул солдат.

За окном, перегораживая улицу, медленно полз огромный танк. Механическое чудовище волокло за собою на буксире маленькую тележку. На тележке в узком деревянном ящике стояли толстые медные стволы. Луна хорошо отражалась в меди. За танком показались какие-то верховые — кажется, французы.

— Один робот уничтожен. Один сильно поврежден. — Солдат от страха выкатывал глаза.

— Кто это сделал?

Генерал почему-то посмотрел сначала на Анну, потом перевел взгляд на улыбающегося лилипута.

— Не важно! — сказал лилипут. — По-моему, беспокоиться мы не станем — не велика потеря. — Он неприятно щелкнул крышечкой своих часов. — Все сделано с запасом. Одним меньше, одним больше — значения не имеет… Пусть от робота только костюм останется, он все равно пригоден. Но кто? — Лилипут задрал голову, чтобы разглядеть солдата, принесшего неприятное известие. — Кто это сделал?

— Живые!

— Живых уничтожить! — пискнул лилипут. — Всех!

Он расхаживал по столу, мерил маленькими шажками расстояние между чернильницей и толстой коленкоровой папкой, поглядывал на часы.

— Через пять минут мы закончим! — торжественным голосом сказал он.

Из радиопередатчика раздавалось потрескивание, шипение. Большие черные наушники висели на спинке стула рядом с Анной, и, даже не желая того, она прислушивалась. В наушниках, переплетаясь и множась, существовали, казалось, одновременно тысячи разговоров: деловые сводки, военные приказы, объяснения в любви, бытовые беседы, разгоны подчиненным, кто-то договаривался о встрече, а кто-то прощался навсегда.