Александр Бородыня - Крепы

«Теперь рубильник, — сказал себе Алан Маркович. — Соединить их в темноте — и все!.. Вот такая электрическая цепь…»

— Лучше бы вам выйти, — сказал он, обращаясь к Анне. — Здесь небезопасно.

Он смотрел на женскую спину, на красный плащ… Наконец положил руку на деревянный рубильник, надавил. Лампы погасли. Попробовал отнять руку, но пальцы прилипли к деревянной рукоятке.

Вокруг горла сплелось что-то гибкое, металлическое. Алан не видел, но по ощущению навалилось не меньше восьми мертвецов. Еще несколько судорожных взмахов — и он оказался лежащим на полу. Сознание ускользало.

«Она просто хотела выиграть время, — подумал он. — Просто выиграть время…»

Проваливаясь в пустоту, Алан успел еще услышать металлический голос:

— Ну хватит вам! — прозвенело где-то над головой. — Хватит трястись! Нужно заняться этими, в доме. Поехали со мной!

Была уже глубокая ночь. Стояли над деревней огромные звезды. Небо живых почему-то ускользало от Анны. Фарид приказал шоферу остановиться у почты. Он распахнул дверцу и вышел.

— Пожалуйста, посмотрите, что там за пальба возле дома, — попросил он почти дружески. — У меня сеанс связи. В комиссии ждут моих сообщений.

Поодаль, чуть впереди, на улице что-то происходило. Гремели выстрелы, с ревом пронеслись мимо несколько мотоциклеток; их зажженные фары рывками выхватывали из темноты покалеченные дома и изгороди. Желтый костюм исчез за дверью комендатуры.

— Поехали! — сказала Анна.

Она опять теряла контроль над собой. В какой-то момент она даже поймала себя на том, что это не ее злость, что кто-то другой управляет ее настроением, но очередной порыв неестественных чувств вытеснил здоровый росток. Возле дома, залитые светом мотоциклетных фар, стояли двое: живой и мертвый. Мертвый опирался на живого.

— Кто это? — спросила она у водителя.

— Живой человек — из города, приехал похоронить мать, а второй — кавалерист… Если хотите, мы можем их расстрелять!

— Не нужно пока стрелять! У вас есть мегафон?

«Как-то этот желтый на меня воздействует, — подумала она. — Он мне не верит, хочет, чтобы я стала просто инструментом в его руках… Если председатель ГКАЯ не хочет объединения Тимура и куклы, если он боится этого, значит, наверняка меня он тоже боится. И конечно, постарается уничтожить. Но пока я им нужна…»

— Свирид Михайлович, — сказала она в поданный мегафон. — Я не причиню вам никакого вреда, если вы не станете путаться под ногами! Вы должны покинуть деревню! Вы приехали сюда, насколько я знаю, похоронить мать. Вот и занимайтесь похоронами. Обещайте мне это, и вас никто не тронет!

— Что вы мне можете сделать? — послышалось со стороны дома. — Застрелить?

— Застрелить мы вас тоже могли бы… — Анна приложила все силы, чтобы чужие слова, продиктованные чужой, враждебной ей волей, не вырвались наружу, но она уже не могла их остановить. — Поверьте, Свирид Михайлович, у нас много способов воздействия. Нам жаль тратить на вас время.

Он что-то ответил. Анна не выдержала напряжения. Мегафон оттягивал руку, и она швырнула его в коляску мотоцикла. На другом конце улицы послышался протяжный медный звук: кавалерийский рожок — сигнал к атаке.

— Пеняйте на себя! — услышала Анна собственный голос, прозвеневший в воздухе. — У вас был хороший вариант. Вы сами от него отказались!

Немецкий полковник снова стоял возле машины.

— Можно начинать? — спросил он.

Она не ответила — за нее ответил кто-то другой; кто-то другой — но ее собственным испуганным голосом:

— Начинайте!

Взревели моторы, свет фар усилился, и стало совсем уже светло.

Зашелестели подошвы множества сапог. Звон копыт опередил всадников лишь на одно мгновение. Солдаты в зеленой форме перешагнули забор. В следующую минуту на них обрушился сверкающий луною и электрическим светом сабельный шквал. Забулькал, загремел пулемет. Выбравшись из машины, Анна, пошатываясь, пошла по улице; ей не хотелось принимать участия в побоище. Какая-то отдаленная музыка привлекла ее внимание: легкий ночной ветерок принес ее с другого конца деревни. Музыка смешивалась. с разрастающимся грохотом боя, но вовсе не терялась в нем. Анна остановилась. Выстрелы, казалось, звучали повсюду. На краю деревни шел еще один бой.

— Что это за музыка? — спросила она.

— Полицаи с граммофоном веселятся! — прозвучало рядом. Голос экс-лилипута сохранял металлические нотки голоса машины. — Плохо себя чувствуете?

— Нормально себя чувствую! — отрезала Анна. — Отстаньте от меня! Я больше не хочу участвовать во всем этом безобразии.

— Ну что ж, — сказал он. — Придется мне самому его убить!

Двое — живой и мертвый, обнявшись, все так же стояли возле дома. Анна остановилась в нерешительности.

Желтый костюм в темноте казался серым. Свирид Михайлович переложил саблю в левую руку и приготовился. Ну что он мог сделать с полуроботом-полулилипутом, если единственным его оружием была давно рассыпавшаяся в прах сабля русского офицера!

Приостановившись в шаге от своей жертвы, экс-лилипут запахнул пиджак, застегнул верхнюю пуговицу, откинул назад светловолосую голову и сказал:

— Пойдемте со мной! — Голос его скрипел. — Вы должны следовать за мной…

Живой все-таки ударил первым. Кулак попал точно в челюсть и отскочил, как от резиновой стенки. Костюм покачнулся и поднял руку для удара.

— Коли!

Трудно было понять, кто это крикнул, трудно было вообще понять, что произошло. С металлическим скрежетом сабля вошла в грудь крепа, посыпались искры. И еще прежде, чем механическое тело повалилось на землю, от него будто отскочил желтый мячик. По корпусу робота прокатилась судорога, и механизм замер.

Анна улыбнулась. Наваждение пропало. Желтый костюм, опять уменьшенный до своего первоначального размера, подпрыгивая, старался увернуться от лошадиных копыт. Лилипут был заметно перепуган подобным оборотом дела. Он тоненько визжал, и еле слышный этот визг, как и музыка полицаев, не терялся в шуме сражения.

Алан Маркович очнулся от запаха гари и еще от того, что сильно замерзла спина. Спина просто окоченела, тогда как на грудь ему все сильнее наваливался жар. Открыл глаза и в первую очередь увидел черный небесный свод — небо было засеяно звездами. Синими звездами! Совсем рядом, по левую руку громоздилось что-то огромное, металлическое, раскаленное. Сквозь щели пробивалось пламя. Только поднявшись на ноги и сделав несколько шагов, он понял: всего лишь танк, старый немецкий танк, подбитый здесь пятьдесят лет назад. Набившаяся в танк за долгие годы сухая труха наконец загорелась.

«Почему меня все-таки не удушили? — подумал Алан. — Свои отбили? Но если отбили, почему бросили посреди поля рядом с подбитым танком?»