Артур Хейли - В высших сферах

Бонар Дейц вскочил.

— Господин спикер, относительно привилегии я возражаю…

А за его спиной звучали разгоряченные протестующие голоса.

Харви Уоррендер, несмотря на возраставший шум, продолжал:

— Я говорю: давайте забудем о ложной сентиментальности и будем считаться только с законом. Закон был применен…

Его слова потонули в нараставших возмущенных криках. Особенно выделялся один голос:

— Господин спикер, пусть министр по иммиграции объяснит, что он подразумевает под человеческим отребьем!

Джеймс Хоуден почувствовал себя неловко, узнав источник вопроса. Он исходил от Арнолда Джини, члена оппозиции с задней скамьи, представлявшего один из самых бедных районов Монреаля.

Два обстоятельства отличали Арнолда Джини. Это был калека, ростом всего пять футов, с частично парализованным и искореженным телом и настолько уродливым и непропорциональным лицом, что на ум приходила мысль: природа-де устроила против него заговор и произвела на свет человека-чудище. И однако же, будучи таким невероятно изуродованным инвалидом, он сумел сделать заметную карьеру в качестве парламентария и борца за гиблые дела.

Хоуден терпеть не мог этого человека, считая его эксгибиционистом, беззастенчиво использовавшим свое уродство. В то же время, отлично понимая, что симпатии публики всегда будут на стороне калеки, премьер-министр постоянно избегал связываться с ним в дебатах.

Сейчас Джини снова спросил:

— Разъяснит ли министр, что он понимает под словами «человеческое отребье»?

Мускулы на лице Харви Уоррендера снова задергались. Джеймс Хоуден предвидел, какой ответ в спешке, не подумав, мог дать министр по иммиграции: «Никто лучше достопочтенного члена палаты не знает в точности, что я имею в виду». Это, решил Хоуден, надо любой ценой предотвратить.

И, поднявшись, премьер-министр объявил, перекрывая крики:

— Достопочтенный член палаты от Восточного Монреаля ставит под сомнение определенные слова, которые — я абсолютно уверен — мой коллега не намеревался произносить.

— Пусть он все-таки это скажет!

Джини, неуклюже приподнявшись с помощью костылей, прокричал эти слова так, что они перелетели через центральный сектор.

Вокруг раздались крики его сторонников: «Возьмите слова назад! Возьмите слова назад!» Сидевшие на галереях вытянули головы.

— К порядку! К порядку! — Голос спикера едва перекрывал шум.

— Я ничего не намерен брать назад! — дико закричал Харви Уоррендер, лицо его стало красным, бычья шея надулась. — Ничего, вы меня слышите!

Снова поднялся шум. Снова спикер взывал к порядку. Хоуден понял, что такое в парламенте редко бывает. Лишь глубокие разногласия или что-то связанное с правами человека могло вызвать в палате то, что произошло сегодня.

— Я требую, чтобы министра заставили ответить. — Это был все тот же настоятельно звучавший голос Арнолда Джини.

— К порядку! Перед палатой стоит вопрос…

Наконец спикеру удалось восстановить тишину. В секторе правительства премьер-министр и Харви Уоррендер вернулись на свои места из уважения к председателю. Теперь крики со всех сторон стали затихать. Один только Арнолд Джини на костылях не подчинился спикеру.

— Господин спикер, министр по иммиграции произнес в этой палате слова «человеческое отребье». Я требую…

— К порядку! Я попрошу члена парламента вернуться на свое место.

— К вопросу о привилегии…

— Если член парламента не вернется на свое место, я вынужден буду назвать его по имени.

Такое было впечатление, что Джини напрашивается на выговор. В существовавших в палате правилах было ясно сказано, что, когда спикер встает, все остальные должны сидеть. В данном случае это было подкреплено особым приказом. Если Джини будет продолжать вести себя вызывающе, придется применять какую-то дисциплинарную форму взыскания.

— Я дам почтенному члену парламента еще одну возможность, — сурово предупредил спикер, — прежде чем назвать его имя.

Арнолд Джини вызывающе произнес:

— Господин спикер, я выступаю здесь в защиту человеческого существа, находящегося в трех тысячах миль отсюда и презрительно обозванного данным правительством «отребьем»…

Модель поведения, неожиданно понял Джеймс Хоуден, была крайне проста. Инвалид Джини хотел стать мучеником, как безбилетник Анри Дюваль. Это был ловкий, хотя и циничный политический маневр, который Хоудену следовало предотвратить.

Поднявшись со своего места, премьер-министр заметил:

— Господин спикер, я считаю, что эта проблема может быть решена… — Он уже решил, что от имени правительства возьмет назад обидные слова, что бы по этому поводу ни думал Харви Уоррендер…

Слишком поздно.

Проигнорировав премьер-министра, спикер решительно произнес:

— Выполняя неприятную обязанность, я вынужден назвать почтенного члена парламента от Восточного Монреаля.

Обозленный тем, что потерял возможность получить преимущество, Джеймс Хоуден сел на место.

Формальности были быстро соблюдены. Спикер редко прибегал к этой мере — называть по имени нарушителя, но когда это случалось, остальные члены парламента автоматически и неизбежно принимали дисциплинарную меру. Авторитет спикера прежде всего должен быть поддержан. Это же авторитет самого парламента и народа, завоеванный столетиями борьбы…

Премьер-министр передал Стюарту Каустону, лидеру палаты, записку из двух слов. Там было написано: «Минимальное наказание». Министр финансов кивнул.

Быстро проконсультировавшись с сидевшим за ним генеральным почтмейстером, Каустон поднялся со своего места и объявил:

— Ввиду вашего решения, господин спикер, у меня нет альтернативы, поэтому при поддержке генерального почтмейстера мистера Голда я предлагаю удалить почтенного члена парламента от Восточного Монреаля с сегодняшнего заседания.

Премьер-министр заметил, что галерея для прессы, как на беду, снова забита репортерами. Вечерние ТВ-новости и новости по радио, а также заголовки утренних газет уже готовы.

Голосование по предложению Каустона заняло двадцать минут. «За» был подан 131 голос, «против» — 55.

Спикер официально объявил:

— Я объявляю предложение принятым.

В палате царила тишина.

Осторожно, пошатываясь на костылях, Арнолд Джини поднялся с места. И целенаправленно, шатаясь всем своим искалеченным телом, прошел мимо передних рядов оппозиции к центральному сектору. Джеймсу Хоудену, знавшему Джини много лет по пребыванию в палате общин, казалось, что тот никогда еще не передвигался так медленно. Став перед спикером, калека с патетической неуклюжестью поклонился, и на миг показалось, что он сейчас рухнет вперед. Но он выпрямился, повернулся, медленно прошел по палате, затем снова повернулся и поклонился. Как только он вышел в двери, широко распахнутые вооруженным сержантом, по залу прокатился вздох облегчения.