Артур Хейли - В высших сферах

— Это поможет. Обычно помогает.

«Нет, сегодня нельзя заканчивать, — подумала она. — Быть может, через неделю. Но не сегодня».

Брайан Ричардсон отпил из стакана и опустил его.

Без подготовки, внезапно он произнес:

— Милли, я хочу, чтоб ты вышла за меня.

Несколько секунд, показавшихся часами, царила тишина. Затем, на этот раз тихо, он спросил:

— Милли, ты слышала, что я сказал?

— С минуту мне казалось, — сказала Милли, — я могла бы поклясться, что ты предложил мне выйти за тебя.

Произносимые ею слова казались невесомыми, словно ей не принадлежащими. У нее кружилась голова.

— Не превращай это в шутку, — хрипло произнес Ричардсон. — Я серьезно.

— Брайан, милый. — Голос ее звучал мягко. — Я вовсе не превращаю это в шутку. Право же, нет.

Он поставил стакан и подошел к ней. Они снова поцеловались — поцелуй был долгим и страстным, и она прильнула головой к его плечу. От него пахло табаком.

— Обними меня, — прошептала она. — Обними меня.

— Когда ты придешь в себя, — сказал он в ее волосы, — ты дашь мне какой-то ответ.

Инстинкт женщины подталкивал ее крикнуть «Да!» И настроение, и момент требовали быстрого согласия. Разве не этого она все время хотела? Разве она не говорила себе всего несколько минут назад, что принимает Брайана на любых условиях? А сейчас вдруг ей предложены наилучшие условия — брак, постоянство отношений…

Это же так легко и просто. Прошептать, что ты согласна, и дело будет сделано, безвозвратно…

Вот это-то и пугало ее. Это была реальность, а не мечта. Ею овладела неуверенность. Осторожность повелевала: «Подожди!»

— По-видимому, я недостаточно большая добыча. — Голос Брайана гудел в ее волосах, его рука нежно гладила ее шею. — Репутация у меня немного подмоченная, и мне предстоит пройти через развод, хотя никаких сложностей тут не предвидится. У нас с Элоизой достигнуто взаимопонимание. — Помолчал и потом медленно произнес: — По-моему, я люблю тебя, Милли. По-моему, по-настоящему люблю.

Она приподняла голову — глаза ее были полны слез — и поцеловала его.

— Брайан, милый, я это знаю, и, думаю, я тоже тебя люблю. Но я должна быть в этом уверена. Пожалуйста, дай мне немного времени подумать.

Грубые черты его лица исказила усмешка.

— Что ж, — сказал он, — я все это отрепетировал. Но по-видимому, завалил.

«Возможно, — думал он, — я слишком долго выжидал. Или все не так сделал. Или же это возмездие за то, как начался наш роман: я не слишком ценил ее, осторожно шел на сближение. А сейчас я хочу сближения и оставлен в качестве запасного козыря на потом. Но по крайней мере, — утешал он себя, — состоянию нерешительности пришел конец — метания и самоанализ последних дней; понимание, что главное — обладание Милли. А теперь, без нее, вокруг была лишь пустота…»

— Прошу тебя, Брайан. — Милли была уже спокойнее, она вновь обрела свою манеру держаться и самоконтроль. И она горячо сказала: — Я польщена и считаю за честь твое предложение и думаю, что отвечу «да». Но я хочу быть уверенной, что правильно поступаю, — ради нас обоих. Пожалуйста, дорогой, дай мне немного времени.

Он отрывисто спросил:

— Сколько?

Они сели рядом на длинный диван, сблизив головы, держась за руки.

— По-честному, дорогой, я не знаю, и надеюсь, ты не станешь настаивать на определенном сроке. Я не вынесу, если надо мной будет висеть срок. Но обещаю сказать, как только пойму.

А сама думала: «Что это со мной? Боюсь жизни? Чего жду — почему не решить сейчас?» Но осторожность требовала: «Подожди!»

Брайан раскрыл ей объятия, и она прильнула к нему. Губы их встретились, и они страстно целовались снова и снова. Она отвечала ему, и сердце ее отчаянно колотилось. Через некоторое время руки его нежно прошлись по ее телу.

К концу вечера Брайан Ричардсон вошел в гостиную, неся кофе для них обоих. За его спиной, в кухоньке, Милли готовила сандвичи с салями. Она заметила, что в раковине все еще лежат оставшиеся после завтрака тарелки. «Право же, — подумала она, — мне следует перенести домой то, что я привыкла делать в офисе».

Ричардсон подошел к портативному телевизору Милли, стоявшему на низком столике перед одним из больших кресел. Включив его, он громко произнес:

— Не знаю, вытерплю ли я это, но все-таки лучше, пожалуй, знать худшее.

Милли как раз принесла тарелку с сандвичами и поставила на столик, когда Си-би-си стала передавать «Новости».

Как теперь бывало в большинстве случаев, первое сообщение посвящалось ухудшению международного положения. В Лаосе снова вспыхнули бунты, инспирированные Советами, и Кремль воинственно ответил на ноту протеста американцев. В Европе в советских сателлитах пропали солдаты. По восстановленной оси Москва — Пекин прошел обмен любезностями.

— Приближается, — пробормотал Ричардсон. — Приближается с каждым днем.

Следующим было сообщение об Анри Дювале.

Холеный диктор прочитал: «Сегодня в Оттаве в палате общин поднялся шум по поводу Анри Дюваля, человека без родины, который ждет депортации в Ванкувере. В разгар стычки между правительством и оппозицией Арнолд Джини, член парламента от Восточного Монреаля, был лишен права присутствовать в палате до окончания сегодняшней сессии…»

Позади диктора на экране появилась фотография Анри Дюваля, а за ней следом — увеличенная фотография члена парламента, калеки. Как и опасался Ричардсон, а также и Джеймс Хоуден, инцидент с исключением Арнолда Джини и фраза Харви Уоррендера о «человеческом отребье», из-за которой это и произошло, были в центре «Новостей». И как бы точно это ни было сформулировано, безбилетник и калека неизбежно выглядели жертвами жестокого, беспощадного правительства.

«Корреспондент Си-би-си Норман Дипинг, — объявил диктор, — рассказывает о сцене, произошедшей в палате…»

Ричардсон протянул руку, чтобы выключить телевизор.

— Не думаю, чтобы я такое еще раз выдержал. Ты не возражаешь?

— Нет. — И Милли покачала головой. Сегодня, хотя она и знала значение того, что видела, ей трудно было поддерживать к этому интерес. Главный вопрос ведь был по-прежнему не решен…

Брайан Ричардсон ткнул пальцем в потемневший экран телевизора:

— Черт побери, да знаешь ли ты, какая у него аудитория? Этот канал вещает на всю страну. Прибавь к этому всех остальных — радио, местные ТВ-станции, завтрашние газеты… — Он беспомощно пожал плечами.

— Я знаю, — сказала Милли и попыталась переключить мысли на то, что не имело к ней отношения. — Как жаль, что я не могу ничем помочь.

Ричардсон поднялся и заходил по комнате.

— Ты кое-что уже сделала, дорогая моя Милли. По крайней мере нашла…

Милли понимала, что оба вспомнили про фотокопию — про роковое тайное соглашение между Джеймсом Хоуденом и Харви Уоррендером.