Эрин Харт - Земля призраков

— Алло, — ответил низкий голос, который, несмотря на громкую бухающую музыку, звучавшую в трубке, показался ему голосом Баджера.

— Джимми, это Гарретт Девейни…

— Подождите, я думаю, вам нужен мой па.

В трубке было слышно, как мальчик звал отца, и Девейни расслышал, что Баджер говорит:

— Кьяран, ты бы убавил, а? Думаешь, так можно хоть что-то расслышать?

Музыка стихла, и он услышал Баджера, произнесшего незнакомым деловым тоном:

— Шеймус Дизи слушает.

— Господи, Джимми, парень, наверное, такой же длинный, как и ты. Это Гарретт Девейни.

Англизированная интонация мгновенно исчезла из речи Дизи, сменившись привычным ирландским акцентом.

— А, Девейни, бог мой, как ты там? Хрен сколько времени прошло!

— Действительно, не напоминай.

Наступила пауза.

— Я слышал о твоих проблемах, Гар. Я сожалею. Это могло случиться с любым из нас.

— Спасибо, Джимми, — сказал Девейни, а после еще одной паузы добавил: — На самом деле хочу попросить об одолжении. Кроме тебя, нет никого, кто мог бы помочь в одном деле.

— Новые проблемы со старшим офицером?

— Пока нет. Хотя если эта гребаная сорока еще хоть раз сунет мне под нос свой безукоризненный ведомственный отчет… Я только что проследил одного подозреваемого до Шэннонского аэропорта. Он сел на рейс в Гэтвик, должен прибыть туда в девять пятьдесят сегодня вечером. Я бы хотел, если ты не против, конечно, чтобы ты установил…

— Наблюдение? — Девейни услышал удивление в голосе друга и тревожно ожидал, пока Джимми поразмыслит над его просьбой. Просил он немало.

— Проследить, куда он отправится из Гэтвика? — спросил Дизи. Девейни его озадачил.

— Да, просто сообщишь мне, куда он ездил, с кем говорил. Ничего особенного.

— Что у тебя есть на него?

— Ни хрена, вот в чем проблема. Но его жена и ребенок пропали, и не могу убедить себя, что он никоим образом не замешан.

— Может быть занятным, — сказал Дизи. — Лучше дай-ка мне данные.

Девейни сообщил необходимые сведения: приметы Осборна и номер рейса. Он слышал, как Дизи все это записывает.

— Позвони мне домой, хорошо, Джимми? — попросил он. — Я сейчас еду прямо туда. Лягу поздно.

Пока Девейни возвращался домой, он засек время поездки из Шэннона в Данбег. Для вороны — не более тридцати миль полета по прямой, но прямой дороги нет, только кружные второстепенные пути через Сиксмайлбридж, а затем — на восток по Эннис-роуд в Скарифф и Маунтшаннон. Осборну потребовалось бы менее часа и сорока пяти минут, чтобы доехать, не привлекая внимания. Включая путь от самолета и дальше — к автостоянке, он мог попасть на окраину Данбега, самое раннее, в 2.15. Итак, если он встретил жену и ребенка за городом, отвез их куда-то, а потом преспокойно вернулся в Браклин к шести вечера, как сообщила Люси Осборн, они должны находиться в радиусе двух часов езды. Боже. Это половина Клэра и Ист-Голвея. Он припомнил дорожную карту, мысленно разместив Данбег внутри круга. Этот круг включал озеро, но также и отдаленные, поросшие густым лесом горы вдоль границы. Ни хрена удивительного, что их не нашли. Ладно, он дождется сообщения Баджера о поездке Осборна в Лондон, а затем разузнает о конференции в Оксфорде. Если он и вправду останавливался на отдых по пути из аэропорта, то кто или что заставило его лечь так поздно накануне?

Дизи позвонил в начале двенадцатого.

— Ну, задача — легче легкого, — сообщил он. — Твой клиент поехал из аэропорта на такси, прямо к дому в Крайст Чёрч. Я его вел прямо до самых дверей. Шикарный дом для такого района. Он остановился перед дверью. Я уточню адрес для тебя утром. Эти гребаные мобильники — крутая вещь, а? Что мы без них раньше делали?

— Он сам входит, Джимми, или кто ему открывает?

— Подожди, Джимми, дай мне стекла на него навести. Женщина открывает дверь. Выглядит как пакистанка, короткие волосы, около тридцати. Кажется, ждала его. Крепкое объятие, целует его в щеку.

Девейни почувствовал прилив адреналина, как в старые дни, когда преследовал бегом какого-нибудь хулигана. Но когда он вновь заговорил, его голос был спокоен.

— Они одни?

— Да, — сказал Дизи. — Нет… теперь это выглядит так, словно он разговаривает с кем-то еще.

Наступила пауза.

— Что он делает сейчас, Джимми?

— Он только что наклонился и поднял на руки ребенка.

Уне Мак-Ганн приходилось приналечь, раскатывая на кухонном столе огромный шар теста для серого хлеба. Сейчас дом выглядел мирно: со случайными лучами утреннего солнца и звуками приемника, настроенного на «Радио Гэлика» — ритмичными волнами традиционной музыки, иногда прерываемой еле слышным изложением новостей на ирландском. Но то было ложное спокойствие. С вечера понедельника атмосфера в доме стала отвратительной. Брендан и Финтан работали на ферме, и звуком не обмениваясь друг с другом, и никто из них не сказал Уне и двух слов. Когда они оказывались дома, каждый уходил в свою комнату, появляясь на кухне лишь тогда, когда отсутствовали другие. Брендан все еще сердился на обоих, а Финтан был в ярости из-за того, что она не уехала немедленно, тем самым вынуждая и его задерживаться, ибо он, после того что произошло, не мог оставить ее и Айоф с Бренданом одних.

Уна посмотрела на дочь, проснувшуюся слишком рано и теперь задремавшую на диване. Солнце играло на светлых волосах Айоф, ее лицо было таким невинным и безмятежным в забвении сна. Она вырастет высокой, подумала Уна, — в отличие от матери. В этом не было сомнений. Она почувствовала, как в ней вновь поднимается волна гнева на Брендана. Как он смел получить копию свидетельства о рождении Айоф за ее спиной? Хрен бы она сама ему что-то отдала, даже если бы он потрудился попросить. И с какой стати он выискивает, кто отец Айоф? Именно этим он и занят. Единственный человек помимо нее, кого это касается, — Айоф. Она расскажет ей, когда придет время. До сих пор проблем не было, но Айоф уже достигала такого возраста, когда это имеет значение. В месте, подобном Данбегу, ярлык ублюдка все еще имел вес, куда больший, чем в Дублине, где половина детей вовсе не знает отцов. Надо бы придумать, что сообщить дочери и всему миру. Уна однажды почти придумала какого-то иностранного студента — немца или шведа, кажется, который учился одновременно с ней в университете. Этакий скоротечный романчик с тем, кто безвозвратно сошел со сцены. И нет опасности, что такой человек когда-либо объявится, ибо его придумали.

Этого достаточно, чтобы удовлетворить людское любопытство, но как быть с Айоф? Она сомневалась, что сможет солгать дочери, но рассказать ей правду значило сообщить правду всем. Нельзя было ожидать, что ребенок сумеет сохранить такую тайну, когда на него надавят. А давление будет, можно не сомневаться, ведь никто не отыщет твое уязвимое место успешнее, нежели зловредные восьмилетки со школьного двора.