Измайлов Андрей - Время ненавидеть

Надо забирать инициативу в свои руки. Резко, одной фразой, неожиданно! А то этот зубовный толстячок излишне развеселился. Вот и посмотрим, кто тут трусишка. Костыли костылями, но у Гребнева хватит умения и давней выучки, если Звягин… Да Гребнев его одними руками, несмотря на звягинскую массу, несмотря на предполагаемых злодеев-соучастников во второй комнате – он и их тоже только так положит!

Время скептических усмешек прошло. Оно прошло, когда Гребнев испугался. А испугавшись, он озлился на себя и на Звягина. Больше – на Звягина. Пора!

– Я, собственно, хотел проконсультироваться, – твердо, чеканяще проговорил еще раз Гребнев, – насчет золотых коронок. Насчет золота!

Звягин не дрогнул. Звягин в который раз восхитился:

– Ух, ты! Дорогой вы мой! Прямо вот так на костылях и за коронкой?! Ух, ты! И ко мне?! Это кто же вас надоумил?! Я же стоматолог, дорогой вы мой! А не протезист. Я коронками не занимаюсь. У нас на то специальные техники, они с золотом работают. Да кто это вас надоумил?!

Гребнев собрал себя на клеенчатой тахте: дважды Звягин спросил – кто надоумил? А теперь склонился к своему подносику. Показно? Следить, следить!

– Ну, ну! Не выдумывайте! – Звягин рылся в позвякивающих инструментах. – Не упрямьтесь. Я вам обещаю, что не сделаю больно! – Звягин повернулся к Гребневу, в руке у него вдруг опасно блеснуло.

Гребнев был готов. Он закрылся весь, отметив несколько «дыр» у стоматолога, куда он, Гребнев, дотянется, попадет, ткнет, пробьет эту тушу. Пусть только Звягин сделает хоть одно движение!

Звягин не стал делать этого одного движения. Он застыл. Он почуял, что нельзя двигаться. Стоял, как играя в «замри». Вот и замер. Вот и возникла пауза – тяжелая, мрачная, настороженная. Как Гребнев и хотел.

Он давяще спокойно сказал:

– Положите на место.

Звягин уронил опасную железку на подносик. Звяк!

– Сядьте!

– Вы кто?! Что вам…

– Сядьте!

– Ух, ты! Да что за цирк?!

– Это не цирк. Кто в той комнате?! – Гребнев не спросил «есть ли», он спросил «кто», давая понять, что все видит и все слышит.

– Никого… – Звягин сделал движение к двери.

Гребнев прянул с тахты, рассек воздух между закрытой дверью и Звягиным, обозначил границу – ребром ладони.

Звягин отшатнулся назад. Снова застыл.

– Я же говорю, это не цирк! – чиркнул голосом Гребнев. Дотянулся до закрытой двери, резко дернул на себя, не теряя из виду Звягина, но и сконцентрировавшись на возможном злодее-сообщнике: как выскочит, как выпрыгнет!

С урчащим мявом из комнатного мрака выстрелил котяра – столь же необъятный и бесформенный, как хозяин, белый до розовости. Бесшумно просеменил в коридор. Скрипнула дверь – и тихо, звеняще тихо.

– Это – Март, – скованными губами сказал застывший Звягин. – Он в туалет захотел. Он сам умеет дверь туда открывать.

– Сядьте! – сказал Гребнев. Конфуз! Ну, не совсем! Все-таки, он верно почуял, что во второй комнате кто-то есть. Ковать! Ковать! Пока горячо! Пока конфуз не охладил от дрожи.

– Где Крайнов?! – Гребнев не спросил «кто», он спросил «где», давая понять, что знает многое, ох многое!

– Женька?! – прояснил для себя Звягин. Изменился в лице и наконец сел. Сполз в свое суперкресло.

А оно послушно приняло его по всем выпуклостям. То ли педаль была незастопорена, то ли еще что: ноги поехали вверх, а голова вниз. Краской Звягин залился мгновенно. Темно-красной, натужной.

Пошел купаться Веверлей, оставив дома Доротею. С собою пару пузырей берет он, плавать не умея…

Если каждое утро просыпаешься и говоришь себе, что вчера был дураком, что это? Привычка или ежедневное самоусовершенствование?

Хотя уже не утро. Солнце добралось до тахты, настойчиво будило душным теплом. Просыпаться было тяжело. Спать дальше было еще тяжелей. День в разгаре, если солнце до тахты добралось. Надо просыпаться.

Гребнев открыл глаза – веки по килограмму каждое, не меньше. Приподнял голову – в ней и вообще не меньше центнера. Хотя чему там быть?! Если вспомнить вчерашний визит к Звягину, если разложить все по полочкам, если определять адекват поведения Гребнева обстоятельствам, то не центнер у него в голове. Или центнер, но отнюдь не мозгов. А что голова тяжелая, так нечего спать на солнцепеке. Вовремя надо просыпаться, ложиться надо вовремя. И если лег, то сразу надо засыпать! А то вся постель сбита, простыня вообще как будто Гребнев ночью из нее веревку вил.

Золотоискатель! Расписка! «Это не цирк!». Ну и дурак!

Ему бы сидеть смирно и плановое редакционное задание до конца доводить. Ему бы не шляться по стоматологам, обладая здоровыми зубами и нездоровой ногой вкупе с нездоровым воображением, а сесть и как следует поломать себе голову над тем, как он собирается летнюю сессию сдавать за третий курс и как он собирается на эту сессию прибыть, когда вызов придет, – гипс… Меньше двух недель осталось, а он о чем угодно думает, но не о…

Золотоискатель! Расписка!

Все! Проснулись. Поплелись. Умылись. Посмотрели в зеркало. Сказали этой небритой, красноглазой роже: «Ну, дурак! Ну, дурак!». Пора разложить по полочкам, отсортировать полученную информацию. Чтобы к ней не возвращаться, стыдливо забыть как можно скорее.

ЗАЧЕМ ЗВЯГИНУ ТАКИЕ ДЕНЬГИ?

Затем, что зубной кабинет как раз таких денег стоит. Зубной кабинет – это не только супер-сверх- ультра-экстра-кресло. Туда же – бормашина, воздушная турбинка, набор фрез. Пасты, цементы… фосфат- цемент, ксилит-цемент, дентин для временных пломб.

Наши зубные кабинеты неплохие. Но, скажем, чешская «Хирана» – много лучше. Скажите любому стоматологу: «Хирана»! И следите за глазами. Если они не сверкнут, значит это не стоматолог. Сейчас многое зависит не только от умения и опыта врача, но и от того, чем он располагает. Наши отечественные пасты, мягко говоря, не верх совершенства. А потом клиенты говорят: к такому-то не советую, поставил пломбу, и через месяц вылетела. При чем здесь врач! Будь у него не норакрил или протакрил, а те пасты, которые в набор к зубному кабинету входят, то он бы гарантию пломбе на сто лет давал.

Или те, кто на удалении специализируется. Послушать клиентов: чудо! чудо! А все чудо: вместо новокаина вкалывают лидокаин. Или ксилокаин. И хватает «замороженности» на четыре-пять часов. Как раз самый болезненный период. И не болит. Будто и не удаляли. Ух, ты!

Да, от умения и опыта, конечно, тоже зависит – опираясь на них, можно делать нормальную работу в ненормальных условиях. Но лучше делать нормальную работу в нормальных условиях. И когда Звягин увидел этот кабинет, он… Когда он сразу определил, что это даже не «Хирана», а нечто запредельное, он… Когда Звягин предположил, сколько все это может стоить, а потом услышал, сколько все это стоит, он…