Измайлов Андрей - Белый ферзь

Надо сказать, что относительная слабоградусность абсолютно не препятствует возможности надраться сакэ до беспамятства. Во всяком случае, сами японцы ничего зазорного в этом не видят. Выпить в Токио можно везде, но экзотичней всего – в районе Синдзюку, в квартале Кабуки-тио, средоточии злачных мест. При всех испуганных шепотах, что квартал – под контролем тайваньской мафии, риска никакого: хасиго есть хасиго. Обычай такой, хасиго: когда принял дозу и тянет пошляться из одного кабака в другой… Шляйся на здоровье! Устал – сядь на асфальт. Достало – пой. Никто тебя не затолкает в «хмелеуборочную», никто тебя (надо же!) не обчистит до нитки. Сам-то Колчин вообще никогда не надирался до маловменяемости (разве что пива баночку-другую), а тем более в Токио (не за тем ехали!), но понаблюдать довелось.

В дверь позвонил Борисенко:

– Привет, Юр. Ну что? Сразу – к нам?

– Проходи. Звонка жду.

Борисенко прошел. Немигающе уперся взглядом в сервированный кухонный стол и резко крутанулся на сто восемьдесят градусов:

– Давай-давай собирайся. Что у тебя одна сухомятка! Собирайся. Танька утку приготовила – С черносливом?

– А как же!

(Фирменное блюдо Борисенок, что сподвигло простоватого мужичка Борисенко, когда все уж привыкли-усвоили про фирменное блюдо, зазвать гостей на свое сорокалетие год назад, насулив им фирменное блюдо: «Утка с черносливом! Утка с черносливом!», а когда расселись и размялись холодными закусками, шмякнуть в центр стола больничную резиновую «утку» с запиханным внутрь килограммом магазинного пыльного сморщенного чернослива… У Борисенко день рождения аккурат первого апреля. Ну да натуральное фирменное блюдо, разумеется, томилось в духовке).

– Пошли, пошли! У нас еще есть много всего!

Да. В семье Борисенко всегда было много всего. Он был запасливым и смотрящим наперед. Даже елка в бочке на балконе – а чтобы каждый Новый год голова не болела по поводу «где достать, откуда везти, сколько платить?»… Даже телевизоров – два, большой GoldStarи маленькая цветная «Электроника» («Специально для Таньки взял, чтобы она по нему «Санта-Барбару» смотрела. Без меня! Слушай, я-то думал, эта похабель кончится ну через месяц, ну через год! А они… Есть у «Санта-Барбары» начало – нет у «Санта-Барбары» конца!»). Даже детей – двое и зараз («Слушай, ни у меня, ни у Таньки никогда близнецов не было! А! Я знаю, откуда! Это мы с ребятами отмечали, когда – Щелоков застрелился. Наотмечались до зеленых соплей! Прихожу домой. Таня, зову, Таня, мне куртку самому не снять! А она выходит и… их – две! А?! Обе симпатишшшные такие! Друг от друга неотличимые!.. Вот и родились близнецы!»). А почему Тёма-и-Тёма, тоже объяснимо и небезразумно: их все равно не различить, вот чтоб не путать, пусть оба и откликаются, и отец родной не будет в идиотском положении, мол, собственных детей дифференцировать не в состоянии. Как так не в состоянии: вот это Тёма, а это Тёма. Ну-ка, зачем гурами удочкой в аквариуме ловил?! Это не я! Это он! Вот я и говорю: Тёма! А когда отпрыски дорастут до полных своих имен, до Тимофея и Артема, глядишь, какие ни есть различия проявятся, а не проявятся – тогда уже не отцу, а их женам мучиться.

Про запасы же еды и, с позволения сказать, пития в квартире Борисенок – и не говори! И если по части мясо-молочного, крупяно-макаронного, овоще-фруктового – Татьяна (даже в недавние голодные годы – по рынкам, по очередям с шумливыми пацанами на руках: «Пропустите ее! Она с ребенками!»), то по части пития – Ром (даже в пик антиалкогольных свирепостей. «Почему это все отказываются от верхних этажей?! А я наоборот! Это ведь сивушные пары сразу в небо улетают, соседи не унюхают.!»). На укор же в том смысле, как законопослушник может попирать статью о самогоноварении, Борисенко неизменно отвечал: «Государство не имеет права вмешиваться в мои личные дела. Пока я сижу в собственной кухне, никто не должен совать нос. Разумеется, если я не угрожаю здоровью окружающих, включая моих домашних и друзей. Но поскольку мой самогон по качеству на порядок превосходит государственное пойло, я чист!».

– Пошли, пошли! Ты извини, что я немного задержался. Сейчас расскажу!

– Звонка жду, Ром… – повторил Колчин. – Сёгуна-то верни. Что-то он носа не кажет.

– А! Его пацаны на балкон загнали. Он под елкой отсиживается. Я сейчас…

Да, если и была управа на Сёгуна, то в лице… в лицах Тёмы-и-Тёмы. Мелкий, а то и крупный пакостник Сёгун был сродни Кентервильскому привидению, резвящемуся в стенах, которые почему-то считаются людьми ИХ обителью. Ну да в точном соответствии с первоисточником, на каждое привидение найдутся свои близнецы – «звезды и полосы» – и пластилином накормят, чтобы зубам волю не давал, и под елку загонят, чтобы заместо ватного дед-мороза привыкал, – Новый год недалече!

Борисенко вернулся с котом, держа того на вытянутой руке за обрубок (или откусок?) хвоста. Такой способ транспортировки не был в обиду Сёгуну – вполне привычный способ, им пользовался и Колчин и даже Инна, ибо иначе быть царапинам, если Сёгун не желает переместиться туда, куда его перемещают. Впрочем – уже хочет, уже заизвивался, зашипел, завидев СВОЮ дверь, СВОЮ квартиру, СВОЕГО микадо-Колчина. Он просто от балкона боялся отлучиться, боялся попасться в лапы Тёмы-и-Тёмы, извергов, в его кошачьем понимании.

Мявкнув, упал на все четыре и метнулся к миске на кухню, куда Колчин заранее высыпал львиную, а не кошачью долю «Китикэта». На хозяина Сёгун даже не глянул. Нет, глянул, но уже сунув морду в разрекламированную еду. Глянул с претензией и недовольством: пора бы усвоить! он предпочитает не рыбные, а мясные хрустики! говоришь вам, говоришь! и-иэх! ла-адно! но чтобы в последний раз!

– Его нам Инна оставила перед Ленинградом, – пояснил и без того ясное Борисенко.

– Это когда же? – как бы прикинул Колчин.

– А вот на следующий день после твоего отлета.

– Угу! – угукнул Колчин в том смысле, что того и ожидал. – Да! Это – пацанам. – И всучил Борисенке две пластмассовые заводные челюсти на босых лапках. – Вот… так они заводятся и… – завел, челюсти запрыгали по столу, заклацали.

Сёгун с еще большим раздражением отвлекся от миски: что еще за шутки-звуки, когда он ку-ушает?!

– А! – сказал Борисенко. – А я такие же знаю, только не с челюстями, а…

– Я выбрал с челюстями… – замял Колчин.

– А! – сказал первоапрельскорожденный Борисенко. – Класс! – И увлекся игрушками.

– Это не тебе, Ром. Это пацанам.

– Ну да, ну да! Я сейчас! – сгреб «челюсти» и выскочил к себе, на минуточку.

Через дверь и дверь дошла-проникла ударная волна визга Тёмы-и-Тёмы. Такое впечатление, их не двое, а четверо.

Борисенко вернулся, уселся:

– Тебе передают «спасибо». Но говорят, что Сёгун был попрытче. Просят его насовсем.