Родни Стоун - Крики в ночи

— Мне очень жаль…

— Не надо…

— Я имею в виду сегодняшний вечер.

— Забудь об этом.

Она покачала головой:

— Никогда не забуду.

— Но я забуду.

— Что ты будешь делать, если это правда? Если нашли действительно их?

Я раздумывал. Таким вопросом обычно не задаешься, пока не случится самое худшее. Неужели они этого добиваются: нанести душевную травму, от которой невозможно уклониться, ниспослать болезни, утраты и смерть, от которых никто не застрахован? Облегчит ли находка тела состояние души — моей и Эммы?

— Не знаю, — ответил я. Мы сидели за кухонным столом, под свисающей с потолка лампой.

— В жизни случаются два вида трагедий, — сказала Эстель. — Одна — это найти то, чего боишься. А другая — не найти ничего.

Утром в отель в Сен-Максиме позвонил полицейский и попросил меня немедленно прийти в жандармерию, в комнату для допросов, куда через несколько часов заявился и Ле Брев.

Я сидел в приемной и наблюдал в окно, как подъехал голубой „ситроен“, Ле Брев выпрыгнул и побежал по булыжникам, энергичный и собранный, с таким видом, будто считал, что все идет замечательно.

Я слышал, как он возбужденно разговаривал с Клерраром в коридоре, затем раскрылась дверь, и он появился, приветливый и улыбающийся.

— Месье Фрилинг?

— Что теперь?

— Мне очень жаль. Новости не очень приятные, но, по крайней мере, хоть что-то есть. Вам уже сказали?..

— Сказали, что нашли тело…

— Мы обнаружили труп мальчика. В песчаном карьере возле Каркасона. В ста километрах к югу отсюда. — Он пожал плечами. — Может, немного дальше… Я бы хотел… Нужно, чтобы вы поехали и посмотрели.

— Вы имеете в виду опознание?

— Если вам так угодно.

Я видел, что Клеррар наблюдает за нами, но Ле Брев завладел моим вниманием. В коричневом двубортном пиджаке с золотыми пуговицами, не совсем подходящим для официального костюма, и в облегающих бежевых брюках, он выглядел, как театральный менеджер или преуспевающий ученый-гуманитарий. В довершение ко всему он нацепил ярко-голубой галстук. Как я мог доверять этому человеку, если он появляется в таком виде?

Я сказал, что готов ехать.

— Мы отправляемся прямо сейчас, — заторопился Ле Брев. — Давайте покончим с этим разом.

Я протиснулся в машину вместе с Ле Бревом и его заместителем, угрюмым молчаливым человеком лет тридцати с небольшим, которого представили как Констана. Двое в форме сидели впереди, рядом с водителем. Мы пробирались по пыльной горной дороге, мимо кукурузных и пшеничных полей, виноградников, садов, направляясь прямо на юг.

— Не хотите ли перекусить? — прошептал Ле Брев мне на ухо. — Может, остановимся ненадолго?

Я отказался, заявив, что нет аппетита.

Мой желудок был холодным и пустым, но есть не хотелось. Я также чувствовал свою вину за то, что чуть было не произошло между мною и Эстель. Я вымотался до предела.

— Крепитесь, соберитесь с силами, — посоветовал Ле Брев.

Я попросил ехать прямо туда, на место, где находится труп.

Потянулись еще более жаркие места, за окном мелькали выбеленные солнцем крестьянские дома, собаки валялись в тени. Ле Брев снял пиджак и положил его у заднего окна. Он носил голубые подтяжки, подмышками у него проступили темные пятна пота.

Где-то в тридцати километрах к северу от Каркасона, старинного города с крепостью, машина свернула с шоссе на восток. Мы забирались на холмы, деревни на них казались еще более пустыми, более сонными. Земля высохла и затвердела, с террас свисали пропыленные виноградные грозди.

Ле Брев наблюдал, как я осматриваю окрестности.

— Иногда в этих краях убивают друг друга от скуки. Таких историй можно вспомнить немало.

— Кого, как вы думаете, вы нашли? — в конце концов набрался я храбрости спросить его.

— Это мальчик. Изувеченный. Без ног.

— Как?

Он пояснил: да, они нашли детское тело, почти голое. Мертв уже две недели. Мальчик одиннадцати или двенадцати лет, по заключению патологоанатома.

— Куда мы едем сейчас?

— Показать, где мы нашли его.

— А тело, оно все еще там?

— Нет. Конечно, нет.

— Тогда зачем это нужно?

Он тонко улыбнулся, его кожа блестела от пота. Должно быть, Ле Брев ходил кругами и вернулся туда, откуда начал, с пальцем, указывающим на меня.

— На случай, если это вам что-нибудь напомнит.

Мы прибыли на место. Бульдозеры рыли траншеи в земле, превращая ее в пыль. Машина подпрыгивала на кочках, следуя дороге, обозначенной только стальными прутьями, вниз к кромке карьера. Ле Брев выпрыгнул из машины и завел разговор с людьми, которые ждали нас около припаркованных машин.

Меня представили прорабу, итальянскому инженеру, нанятому горной компанией. Он пожал мне руку и повел нас вниз по сыпучему склону котлована, разрезанному на слои, как какой-то огромный пирог.

— Любой может попасть сюда, — заметил Ле Брев. — Слишком большой карьер, чтобы обносить его ограждением. Нет никакой возможности остановить их.

Кто-то проник сюда по дороге, предназначенной для аварийного выезда, через плантацию, окружающую карьер, через километры сосновых деревьев, прямо к самому краю, где и вырыл мелкую могилку. Мне показали ямку в песке, покрытую тонким слоем веток. Ее обнаружили случайно, когда двое рабочих отправились искать свою собаку. Ле Брев стоял рядом со мной. Я смотрел на пустую канавку, где нашли расчлененное тело. Бесконечное отчаяние охватило меня.

Я почувствовал, что Ле Брев теребит меня за рукав.

— О чем вы думаете?

— Ни о чем. — Я оцепенел. — Ни о чем я не думаю.

— Это вам ничего не напоминает?

— Почему это должно мне что-нибудь напоминать?

Он шагнул вперед и, захватив горсть земли, пропустил ее через пальцы.

— Другое место? Холмик в лесу? Где были убиты другие дети?

Он мрачно, с подозрением рассматривал меня. В эту минуту я ненавидел его.

Я, помню, пробормотал:

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. — Ле Брев повторил мои собственные слова. — Я хотел увидеть, что вы чувствуете.

Почувствую ли я угрызения совести или вину: вот та ловушка, о которой я должен был догадаться, когда узнал, куда меня везут. Ле Брев по-прежнему подозревал меня, хотя не мог представить никаких доказательств. Я понимал, в каком направлении работает его ум: а что, если у меня есть мотив? Откуда он мог знать о наших чувствах к детям, моих и Эммы? Я вдруг понял, что он разговаривал с Эммой, перед тем как она уехала, он навещал ее, когда она оставалась в доме одна. А Эмма была в таком смятении, что могла сказать все, что угодно. Разве я не возмущался, когда они разбили голову Будды? Разве я не кричал на них, ворвавшихся к нам, когда мы занимались любовью? Вспомнила ли она все эти случаи и рассказала ли о них Ле Бреву? Разве я не сказал, что мог бы убить их, когда они увидели нас в кровати? Разве я не встречался с Эстель? Короче говоря, вполне возможно, что они решили между собой, будто я планировал убийство детей с самого начала.