Родни Стоун - Крики в ночи

— Это не ваше дело.

— Я расскажу вам. Дети Марселя Сульта играли с огнем, когда вы нашли их. Вы и Элореан. И разбогатели на этом.

Он гипнотизировал меня змеиным взглядом:

— Вы беседовали с моей женой Нинетт. Так ведь?

— Да.

— Вы приходили в мой дом… — пробормотал он.

— Предполагаю, что она рассказывает вам больше, чем вы ей.

На мгновение мне показалось, что в уголках его рта появилась пена и он быстро слизал ее. Он схватил бутылку и налил еще две рюмки. Попытку запутать меня он временно оставил.

— Вы не должны были этого делать, — прошептал он.

— Почему? Вас не было. Я пытался найти вас.

— Потому что… потому что это неумно. Неразумно. Не надо тревожить мою жену.

— Неразумно? — Я опять вспомнил одинокую молодую женщину в большом доме. — Почему вы не рассказали мне, чьи это были дети?

— Какие дети?

— Не увиливайте от ответа, инспектор, — спокойно сказал я. — Вы намеренно показали мне, где их нашли, показали в то утро, когда исчезли Мартин и Сюзи.

Он помолчал, постукивая пальцами по столу. Я почувствовал, что кто-то еще вошел в комнату, и, нарушая наше доверительное уединение, быстро заговорил по-французски.

— Минуточку. — Ле Брев рукой попросил офицера в форме выйти и повернулся ко мне, сверкая глазами. — Так что вы говорите?

— Я пытаюсь сказать, что исчезновение моих детей связано с каким-то ритуалом, воспроизведением участи, постигшей детей Сульта.

Он беззвучно рассмеялся:

— О нет. Еще раз нет, месье. Это не так.

Я набросился на него, завершая нашу дискуссию:

— Хорошо. Почему же тогда вы мне сразу все не рассказали?

Ле Брев поднялся:

— Потому что там нашли не двоих детей.

— Вы сказали, что двоих.

— Я сказал это, чтобы испытать вас.

— Как и сегодня, я думаю?

— Да. Как сегодня.

Продавщица сигарет в отеле была права.

— Вы хотите сказать, что все, что мне сообщила ваша жена о детях Сульта и что писалось в газетах в то время, все это просто миф?

Опять эта пена в уголке его рта. Он облизал губы.

— Нет. Раз уж вы спрашиваете, я скажу. Детей у Сульта было двое, это верно. Они родились во время войны и позже оказались, как бы это сказать, поджигателями.

— Да. Эту версию я слышал. И вы расследовали их дело, будучи молодым детективом?

— И что же вы еще слышали?

— Что они погибли во время пожара. В каком-то шалаше, который они сами соорудили. Около дома, где я жил. На том месте в лесу.

Ле Брев покачал седой головой:

— Почти так, но не совсем, мой друг. Там были обнаружены не двое детей, если уж вам так надо знать.

— Тогда вы солгали мне, инспектор.

— Да, немного. Признаюсь.

— И что же это должно означать?

Ледяным тоном он сказал:

— Было найдено только одно тело.

Полиция доставила меня в Сен-Максим и высадила у гостиницы. Ле Брев собирался в Понтобан в комиссариат. По дороге мы говорили мало, будто взвешивали и обдумывали слова, прежде чем сказать что-то друг другу. Но, прощаясь около „Леванта“, он еще раз посоветовал мне ехать домой.

— Разве вас не ждет работа? — намекнул он.

— Думаю, ждет. А вас?

Он с каменным лицом уставился на меня:

— Не корчите из себя умника, месье. Мы свяжемся с вами, если появятся какие-нибудь новости. Нет смысла оставаться здесь дальше, если у вас, конечно, нет на то личной причины.

— Причины? — выпалил я. — Было совершено преступление. Против меня, против моих детей. И я хочу знать почему?

Он вздохнул:

— Я говорил вам в первый же день. Иногда мы сталкиваемся с такими тайнами, которые невозможно раскрыть.

— Но вы же умный полицейский. Вы знаете это.

Он опять вздохнул:

— Ответов на все вопросы я не знаю.

— Ну ладно. Тогда я попытаюсь найти их.

Я стоял на улице и смотрел, как он отъезжает, затем вошел в холл. Киоск опять был закрыт. Наверху, в своей спальне, я попробовал снова дозвониться Эмме, но трубку опять поднял ее отец.

— Джеральд, я ездил на опознание тела. В Каркасон. Это не наш ребенок.

— Слава тебе Господи, — вымолвил он.

— Как Эмма? Когда она возвращается в Рингвуд?

— С Эммой все в порядке, — бросил он жестко. — Мы не знаем, когда она вернется. Она настаивала, чтобы ты не звонил.

— Боже мой! Но она же моя жена.

— Я должен поступать так, как она требует. Она живет своим умом.

Я положил трубку и позвонил в редакцию. Эстель тоже разговаривала со мной холодно. Я попытался продиктовать ей вопросы, которые мне хотелось еще раз проверить: Сульты во время войны, пожары в 1953 году, имелись ли недавно случаи исчезновения детей в этом районе?

— Мне очень жаль, Джим…

— Разве ты не хочешь, чтобы я их нашел?

— Конечно, хочу, Джим. Но я действительно ничего больше не могу для тебя сделать.

Думаю, что на этом все и кончилось бы. Я тоже мог бы сдаться, не объявись снова Люка. Старый Люка с обвисшими усами и лоснящимися брюками, который пришел тогда в дом с хрупкой женщиной Огюстиной и первым рассказал мне о Сультах. О том, как они сотрудничали с немцами в годы войны, и что потом случилось с семьей, подтвердив поразительно точные подозрения Эммы, высказанные после беседы с Элореаном. Люка тогда не хотел много говорить о Сультах, но сейчас он сам позвонил и предложил встретиться за чашечкой кофе в кафе на площади.

Мы договорились о встрече на следующий день. В обычном кафе со столиками на улице и тентом от солнца. Люка, семеня, подошел к столику. Рубашка у него выбилась из брюк; большой, неуклюжий мужчина, который говорил, что работает внештатником, как вольный художник, для марсельских газет. Он сказал, что приехал из Марселя, потому что у него есть что мне сказать, и на его лице отчетливо читалось, что он возбужден. Он пожал мне руку и тяжело опустился на один из плетеных стульчиков — тот затрещал под его весом. Люди прогуливались мимо нас; я купил ему пиво „Стелла Артуа“. Кто-то подошел, предлагая билеты благотворительной лотереи. Как некое напоминание о земле, откуда я родом, на площади появился „шевроле“ с нью-йоркскими номерами, за рулем сидел парень в шортах. Он посмотрел в нашу сторону, будто выискивая кого-то, кто понимает его родной язык, затем прошел в ресторан. Шарль Люка залпом выпил пиво и вытер усы.

— Ну, — произнес он на своем приличном английском, — раз уж вы связали историю Сультов с местом, где исчезли ваши дети, я тоже проделал кое-какую домашнюю работу. Проверил судебные отчеты и газетные репортажи. — Он постучал по столу. Им начинал овладевать странный энтузиазм. — Затем я просмотрел материалы военных лет. Я уже говорил вам, месье, что эти годы мы стараемся забыть, но существует официальная история.

Он вынул книгу в мягкой обложке, в которой рассказывалось о заводах Сульта в Марселе и Тулузе, конфискованных после войны, с несколькими упоминаниями о репрессиях в 1944 году. В книге говорилось также, что после ухода немцев были некоторые „волнения“, и семья Сульта заклеймена, как сотрудничавшая с оккупантами. Заводы национализированы в 1946 году.