Яна Левская - За тёмными окнами

– О чём замечтался?

– Да так, неважно… Запах какао навеял.

– Воспоминания о детстве что ли?

– Вроде того.

– Ну, давай допивай и пойдём, покажу тебе новинку. То есть – старинку. Мне за неё знатно пришлось побороться на аукционе у Брюна [9]. Был там один… с деньгами и неуёмным желанием потягаться со мной за эти часики.

Лиам потянул из кружки тёплое-сладкое-густое, заставил себя проглотить. Нет. С детства ничего не изменилось – он по-прежнему терпеть не мог молоко. Не спасла даже шоколадная нотка какао. Отставив напиток, он кивнул Торстену:

– Показывай добычу.

Фрэйм ухмыльнулся, глянув на полную кружку, и поднялся из-за стола.

– В следующий раз обещаю кофе, – посмеиваясь заверил он и повёл внука знакомиться с новым предметом коллекции.

Вернувшись от деда, Лиам сразу лёг спать, хотя до рассвета было ещё около часа.

Посреди дня его подкинуло с кровати; по телу ползали обрывки приснившегося кошмара. Он не мог вспомнить суть – только ужас, давивший на сознание. Мокрый от пота, на дрожащих ногах он метнулся к комоду за таблетками. Такие сны приходили, только когда он забывал принять лекарства или когда наступала пора увеличить дозу. Сегодня он не пропустил приём…

Заснуть снова не получилось, и Лиам усадил себя за карту, хотя несвойственная ему лень буквально тащила прочь от рабочего стола, куда угодно: хоть к телевизору, хоть за книгу, хоть обратно в кровать – лежать и расчерчивать пустым взглядом потолок. Усталость сморила его через полчаса – или это лекарство подействовало? – и он, даже не став убирать инструменты, только прикрыв портулан тканью, ушёл досыпать.

Его разбудил гром. Взглянув на часы, Лиам закрыл слипающиеся глаза, недовольно морщась. «Половина шестого. Будь неладна эта гроза!» Таблетки уволокли его разум в такую глубокую и тёмную безмятежность, что покидать её было почти больно.

За окнами бушевало, хлестало водой в стёкла. Просвет между неплотно сдвинутыми занавесками вспыхивал холодным белым. Молнии били где-то совсем близко, ослепительно ярко – и гром лупил сразу за ними.

– О, боже мой, ну что за день…

Пришлось подниматься. Проветрить Лиам не решился, хотя от духоты уже начинала болеть голова. Приняв душ с едва тёплой водой, он поплёлся на кухню, сделал бутерброд с сыром, зажевал его на сухую и, открыв шкафчик, задумчиво уставился на коробку с чаем и пакет с кофе, выбирая между ними. Взгляд сдвинулся левее – там стояла бутылка вина, приготовленная для соседки.

– Отнеси её уже, – рыкнул он и решительно снял вино с полки.

Не дав себе ни секунды на раздумья, Лиам вдавил кнопку звонка. Гром рявкнул за стенами дома, будто голодный злобный зверь. Сосчитав до десяти, Хедегор снова позвонил. Не успел он отдёрнуть руку, как в замке заскрёбся ключ, и дверь отворилась: неуверенно, лишь на две трети – не то что в прошлый раз. Как быстро Кьёр отучилась доверять гостям! – хватило одного его визита.

Настороженный взгляд затрепетал под взглядом Лиама – прямым и угрюмым.

«Она не может смотреть мне в глаза», – неожиданно осознал Хедегор, не уверенный пока, какие чувства вызвало в нём это открытие.

Под кожей на скулах Фрэи разгорался румянец, из квартиры тянуло знакомым ароматом.

«Какао…»

Близость этой девчонки что-то меняла внутри Лиама, а её открывшийся только что страх поднял тёмную волну в крови, утопившую под собой сомнения, фрустрации и комплексы. Потому что Хедегор чувствовал: этот страх никак не связан с отвращением или брезгливостью. Это было что-то гораздо темнее и глубже. Иррациональное и притягательное.

– Здравствуйте, Фрэя, – тягуче произнёс он, пробуя на вкус странное ощущение своей власти над её реакциями.

– Привет, – глухо пробормотала она и закашлялась.

Проследив движение её взгляда по себе: сверху вниз и к руке с бутылкой – он протянул вино:

– Это вам. В благодарность.

Руки Фрэи взлетели в неловком движении, подхватывая бутылку. Ладонь правой легла под дно, а пальцы левой сомкнулись на горлышке прямо под кистью Лиама, и он поспешно убрал руку, избегая прикосновения.

– Зайдёте? Одна я не стану ведь. Вряд ли даже открою… А с вами по бокалу можно было бы.

Лиам опешил.

Она звала его в гости? И, похоже, искренне, а не как зовут «для галочки», уверенные в отказе. По её виду скорее можно было предположить, что она не слышит себя саму и не понимает, что говорит. С одной стороны, это выглядело забавно, с другой же… Лиам был уверен: Фрэя пожалеет, что впустила его, едва опомнится и приведёт спутанные мысли в порядок. Таким сумбурным приглашением точно не стоило пользоваться.

– Я не пью… вина. Доброго вечера, Фрэя, – изобразив улыбку, неожиданно раздосадованный тем, что вынужден был отказаться, Лиам убрался к себе.

Настроение продолжало сползать по наклонной. Сегодня Хедегору предстоял плановый визит к доктору: опрос, осмотр, анализы, отчёт о принимаемых лекарствах. Лиам поморщился, вспомнив, что снова увеличил дозу успокоительного. Он прямо видел уже, как Оливер бросает на него короткий взгляд над оправой очков и возвращается к писанине, делая пометку в истории пациента Хедегора на поле регресса.

До назначенного времени оставалось около двух часов. Минус двадцать минут на автомобиле, чтобы добраться до клиники. Итого: есть целый час, чтобы поработать. Лиам любил своё дело. В процессе реставрирования присутствовал только один недостаток: совершая заученные манипуляции, невозможно было вытеснить из головы посторонние мысли. Наоборот – они толпились и наползали друг на друга, пока не заполняли собой всё.

Лиам стиснул зубы, проводя кисточкой по шершавой поверхности карты. Регресс. Мерзкое словечко. Он не знал, сколько штрихов на этой шкале отделяло его от метки «Реабилитационные меры». Что если этот шаг – последний, и Ольсен настрочит в отчёте рекомендацию на повторный курс психиатрической стабилизации?

Частный пансионат, обнесённый бетонным забором, видеокамеры повсюду, комната-палата с зарешёченным окном, медперсонал с закостеневшими улыбками на лицах; медленное снижение дозы привычных успокоительных, приступы галлюцинаций, бессонница, метания в четырёх стенах между четырьмя углами в холодном поту тела, в горячке разума… И наконец, долгожданное ощущение того, что этот вал откатывается, оставляя его потрёпанное едва дышащее тело на берегу, раздавленным, обессиленным, в ошмётках перемолотой скорлупы, бывшей когда-то его защитой от вторжений извне. И сразу за этим беседы с психиатром, который, улыбаясь, станет сдирать эти жалкие остатки его щита – разглядывать на свету клочки сущности Лиама Хедегора, проверяя на годность. И кто знает, к каким выводам придёт он после? Появится ли в карточке пациента заключение: «Безопасен для себя и общества» – или четыре угла комнаты в коробке здания лечебницы, стиснутой с четырёх сторон забором охраняемого периметра, станут всем его миром?