Михаил Поляков - Хватит! Политический детектив

Вкратце изучив его биографию, я перестал удивляться тому, что он не особенно опасался за свою жизнь, и почти не предпринимал обычных для людей его ранга мер предосторожности. Кого ему было бояться? Других городских чиновников, очевидно, имевших с ним дела и плотно встроенных в его коррупционные схемы? Московского начальства, интересующегося только политическими рейтингами и всегда неохотно выносящего сор из избы? Предпринимателей, полностью зависевших от него, дрожавших и унижавшихся перед ним? Была ещё, правда, так называемая общественность, но её судья, основываясь на своём многолетнем опыте, привык не брать в расчёт. Он присваивает городскую землю, разоряет неугодных бизнесменов, расселяет целую деревню, чтобы построить дачи себе и своим знакомым, наконец, его дочь на глазах десятков свидетелей убивает человека – и ничего. Дело оканчивается лишь громогласным возмущением нескольких активистов да гневными писульками в интернете. Конечно, он привык считать себя неким сверхчеловеком, осенённым дланью всевышнего, а простых смертных, которых годами невозбранно втаптывал в грязь – безобидным скотом, быдлом, не стоящим внимания. Возможно, в этом он и просчитался, и коллективная ненависть, которую он так долго игнорировал, наконец, настигла его…

Расследование я решил начать с двух наиболее резонансных событий, связанных с именем Обухова – с истории с погибшим в аварии молодым человеком и со стариком, выселенным из дома. Если верна моя основная рабочая гипотеза, и речь идёт о группе неких народных мстителей, то они, конечно, должны были отметиться возле этих громких дел. По опыту я знал: к радикальным действиям переходят, только разочаровавшись в мирных способах решения проблемы. А они, эти способы, всегда оставляют следы. Возможно, кто-то из активистов выходил на митинг или пикет в защиту пострадавших, и был задержан там полицией, или переписывался с официальными органами власти по их поводу, или пытался помочь им просто в частном порядке – деньгами или вещами. Выяснив у родственников пострадавших имена этих активистов, останется только установить связь между ними и сотрудниками «Терпиловки»… Адреса фигурантов обоих скандалов я нашёл быстро. Семья погибшего в аварии молодого человека жила в двух кварталах от центра города на Качаевской, а родные старика – на Абрикосовой.

Пройтись по этим адресам я решил этим же вечером, не откладывая дела в долгий ящик.

Остаток дня в редакции прошёл в хлопотах. Большую часть времени я пытался уяснить себе удивительно неудобную и запутанную производственную систему, принятую в газете. Журналисты теряли массу времени, по нескольку раз распечатывая на принтерах полосы со своими материалами, бесконечно таская их из корректорской на вёрстку и обратно, а после ещё и дожидаясь утверждения статей у главного редактора. Бумаги на весь этот процесс уходило целое море, и в день выпуска номера все корзины в кабинете были утрамбованы ей под самые крышки. Издательский процесс значительно упростился бы, согласись корректор и ответственный секретарь – две сухие тётушки предпенсионного возраста, редактировать газетные тексты на компьютере. Но те из каких-то луддистских соображений наотрез отказывались учить компьютерную грамоту, и сделать с ними, по словам Милинкевича, ничего нельзя было. Впрочем, я не думаю, что он всерьёз пытался тут что-то менять. В пыльной атмосфере «Терпиловки» плавало смешанное ощущение самодовольства, скуки и равнодушной привычности ко всему. Эта газета со своими высокопарными панегириками власть предержащим, восторгами несуществующими успехами и намеренным игнорированием реальных проблем так привыкла сторониться настоящей жизни, что, в конце концов, окончательно отгородилась от неё непроницаемой стеной. Пределов этого сонного царства не достигали вольные запахи и звуки, день здесь менялся ночью по мановению начальственной руки и любая мысль, не согласованная с генеральной линией, разбивалась оземь как замёрзшая птица в январскую стужу. Тут с суеверным ужасом избегали любых перемен – одно неосторожное движение и в выстраиваемое годами тёплое застойное существование нахлынет, не дай Бог, свежий воздух…

На работе после шести часов никто из сотрудников не засиживался. В конце дня я, не без труда отклонив навязчивые приглашения Милинкевича выпить с ним по кружке пива, отправился по запланированным делам. Когда я вышел на улицу, залитую светом фонарей, в моём кармане раздалась телефонная трель. На экране аппарата высветился номер Ястребцова.

– Игорь, здравствуй. Не помешал? Можешь общаться сейчас? – нетерпеливо заговорил Николай.

– Могу.

– Ну как ты, устроился в газете?

– Всё хорошо, познакомился со всеми, даже выполнял сегодня кое-какие редакционные задания.

– Стопоров содействие тебе оказал?

– Да, с ним всё хорошо.

– Ладно, слушай. У меня для тебя кое-какие полезные материалы по делу есть, где и когда мы можем сегодня встретиться?

– Давай около восьми часов, – сказал я, вспомнив о своих планах в городе.

– Договорились, давай в восемь. Где площадь Лермонтова знаешь? – спросил Николай. – Ну где памятник, там ещё скамейки кругом и библиотека напротив?

– Да, знаю.

– Давай там? Место свободное, хорошо просматриваемое и в то же время не людное. Если за тобой кто-нибудь пойдёт, я сразу замечу.

– Я согласился и отбил вызов. Сейчас около шести, следовательно, на то, чтобы обойти первых свидетелей у меня осталось два часа. Не теряя времени, я отправился на Качаевскую, к дому Куваева, молодого человека, погибшего в аварии с дочерью Обухова. Это оказалось длинное и обшарпанное здание, какие часто возводили в нищее послевоенное время – с кирпичным первым этажом и надстроенным деревянным вторым. Находилось оно в тёмном закоулке позади бывшего универмага «Заря», ныне превращённого в бар с боулингом. Миновав тёмный двор, заваленный прогнившими деревянными поддонами и пустой пивной тарой, я подошёл к ободранной дерматиновой двери подъезда. Она висела на одной петле, и, c усилием отворив её, я шагнул в пропахшее сыростью помещение. Дом, кажется, давно стоял без обитателей – нигде не было заметно ни света, ни движения. Осторожно ступая по сиротливо скрипящим доскам пола, усеянным газетными обрывками и обломками мебели, я прошёлся по первому этажу и заглянул в одну из открытых квартир. Ещё на пороге мне в нос ударил прогорклый запах гари и испражнений – явный признак недавнего пребывания бездомных. Задержав дыхание, я ретировался на улицу и, по периметру обойдя здание, ещё раз взглянул на его номер. Нет, адрес верен, именно он значился в сообщениях на форуме. Но куда делись хозяева?