Михаил Поляков - Хватит! Политический детектив

Возле подъезда соседнего дома я заметил двух старушек, топтавшихся в весенней слякоти у разбитого порога и что-то наперебой обсуждавших.

– Извините ради Бога, не подскажете что произошло? Я пришёл навестить знакомых, а в доме что-то нет никого, – обратился я к одной из них.

– Тридцать шестой-то? – ответила бабка, глянув на меня маленькими косящими глазками из-под сдвинутого до бровей шерстяного платка. – Так его давно уже расселили, больше года. А кого вы ищете?

– Куваевых, – ответил я.

– Куваевы… – задумалась она. – Не помню таких. А из какой квартиры?

– Да, Света, это же те Куваевы, у которых сын в аварии погиб, помнишь? – вмешалась её товарка, старуха в зелёном плюшевом пальто и вязаной шапочке с помпоном.

– Ах, да, да, вспомнила. Точно, Женька Куваев… Хороший был парень. Только они, молодой человек, давно уже переехали.

– А куда, не подскажете? – спросил я.

Старуха, опустив голову, задумалась.

– Кажется, родители в Раменском квартиру купили, а другой их сын, у них ведь двое мальчишек было – Женька и Володька – он в Москве сейчас, в авиационном учится.

– Ясно, спасибо большое, – поблагодарил я, уходя.

Что ж, похоже, первый след оборвался. Розыск Куваевых займёт немало времени, а значит, придётся оставить его на потом…

Семья фигуранта другого скандала – пенсионера Сотникова, жила на улице Абрикосовой, в шахтёрском посёлке, расположенном в дальней части города. Это был небольшой микрорайон, застроенный напополам хрущёвками и облагороженными бараками, оставшимися ещё со времён разработки первых оловянных месторождений. Путь туда на маршрутном такси занял двадцать минут. Домофона в подъезде не было. Стараясь не касаться оплавленных перил, я поднялся по заплёванной и забросанной окурками лестнице на неосвещённую площадку второго этажа, и, найдя при помощи включённого экрана мобильного телефона нужную квартиру, надавил пластиковую пуговку звонка. На этот раз удача улыбнулась мне – за дверью раздались поспешные шаги и немного спустя чей-то простуженный голос осторожно поинтересовался: «Кто там?»

– Здравствуйте, я хотел бы узнать, не здесь ли живёт Сотников Николай Кузьмич? – сказал я громко.

– Здесь, а кто его спрашивает?

– Меня зовут Игорь Свиридов, я корреспондент «Терпиловской правды».

– Подождите секундочку.

Послышался скрип отодвигаемой щеколды, мелодично тренькнула снимаемая цепочка и дверь отворилась. На порог вышла хозяйка, женщина лет пятидесяти, полноватая, с болезненно-жёлтым обрюзгшим лицом, живыми карими глазами и маленьким как кнопка, самоуверенно вздёрнутым носом. Она была в вязаном свитере и застиранной ситцевой юбке.

– Вы по какому делу? – спросила она, внимательно и недоверчиво присматриваясь ко мне.

– Я по поводу случая с Николаем Кузьмичом, – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее и увереннее. – Скажите пожалуйста, кем вы ему приходитесь?

– Я его дочь, – ответила женщина.

– А как вас звать?

– Анна Николаевна.

– Анна Николаевна, мы готовим сейчас новый материал по вашей истории, и если вы не против, я хотел бы пообщаться с вашим отцом.

– Да были у нас уже журналисты… – разочарованно произнесла женщина, но всё-таки сделала шаг в сторону от двери. – Ну что же, проходите.

Я вошёл. Обстановка была бедная: рассохшееся жёлтое трюмо с зеркалом, по бокам обклеенное выцветшими детскими вкладышами от жвачки, погнутая жестяная вешалка, пол, покрытый порядочно истёртым и в нескольких местах вздыбившимся паркетом…

– Вы как, прямо сейчас к отцу хотите? – спросила женщина. – Просто он только что проснулся и лекарства ещё не принимал. Не знаю, сможет ли он отвечать вам.

– Я обещаю, что не отниму много времени, – уверил её я.

– Ну хорошо, ступайте за мной, – после некоторого колебания согласилась она.

Мы вошли в маленькую тесную комнатку, тускло освещённую единственным ночником в зелёном абажуре. В густом и пыльном воздухе при давно не открывавшихся окнах стоял пронзительный аптечный запах. Из мебели тут имелись только старый платяной шкаф, железная кровать и небольшой столик перед ней, тесно заставленный склянками и пузырьками с лекарствами, которые тихо звякали, когда по комнате ходили. Больной был до шеи укрыт толстым ватным одеялом, и на поверхности оставалась одна его голова, покоившаяся на тонкой как блин шерстяной подушке. Высохшее, измождённое, с заострившимися чертами лицо старика было так бледно, что казалось, будто в комнате из-за него становится светлее.

– Николай Кузьмич! – позвал я, осторожно шагнув к кровати.

Больной заморгал своими выцветшими водянистыми глазами и невидящим взглядом повёл кругом себя.

– Николай Кузьмич! – повторил я.

– Вы громче говорите, он оглох почти, – сказала за моей спиной дочь.

– Аня, ты тут? Что? Зачем? – вдруг заговорил Сотников дребезжащим голосом.

Женщина подошла к отцу и, наклонившись над кроватью, приблизила губы к его уху.

– Папа, к тебе журналист пришёл, хочет несколько вопросов задать насчёт деревенского дома, – громко и отчётливо, словно маленькому ребёнку, сказала она.

Старик отставил назад костлявые локти и сделал усилие, чтобы приподняться. Ворох белья, наваленный поверх его одеяла, зашевелился.

– Журналист? Я всё рассказал, – отрывисто произнёс он, испуганно глядя на меня.

– А с тех пор что-нибудь поменялось, может быть ещё что-то произошло? – спросил я.

– Квартиру ему дать обещали взамен дома, – вместо отца ответила женщина. – Вот всё ждём её, квартиру-то эту.

– Квартиру, а? – выкрикнул старик. Шумно дыша, он то и дело переводил беспокойный непонимающий взгляд с дочери на меня.

Я почувствовал, что в этом состоянии с ним бесполезно беседовать.

– Может быть, мы с вами пообщаемся? – обернувшись к Анне Николаевне, спросил я.

– Да, давайте пройдём на кухню, – с готовностью отозвалась она, видимо ожидая этого предложения. – Я чаю заварю.

– Что, давно болеет ваш отец? – спросил я, садясь на табурет возле кухонного стола, покрытого свежей вышитой скатертью.

– Да вот как выселяли его, так и свалился. А до того – ничего, восемьдесят пять лет, а коз и уток у себя в сарае держал, огород вскапывал, на охоту ходил даже.

– А лечитесь как?

– Ой, тяжело с ним, – сказала женщина, включая под эмалированным пузатым чайником газ и выставляя на стол две фарфоровые чашки с выщербленными краями и огромную синюю сахарницу с колотым сахаром. – Извините, кроме сахара ничего сладкого к чаю нет. Я не ем, на диете, а отцу нельзя. Вы знаете, даже просто к врачу сходить – целая мука. В поликлинику надо к пяти часам приходить, в очередь записываться, чтобы талон получить. Приходишь и стоишь два-три часа на улице, пока регистратуру не откроют – и в дождь, и в снег, и в мороз. А как откроют начинается, знаете, ругань, толкотня, все без очереди лезут. Иной раз и до драк доходит, особенно если талон на редкого специалиста. Мне-то ещё хорошо, а бывает, бабка старая приковыляет кое-как, бумажку эту не успеет получить, и стоит у выхода, плачет. Доехать до доктора – тоже целая история. Отец же не ходит почти, надо машину заказывать где-то. А это тоже денег стоит. Хорошо если сосед наш, Михаил Борисович, с десятого этажа, подвезёт на своей «Королле». Но и он не всегда может, у человека свои дела, работа. Дочка вот, слава Богу, деньгами помогает, если б не она, так и не знали бы, как быть.