Никки Френч - На грани

Стадлер забрал у меня список.

— Можно сигарету? — спросила я. — Я знаю, что вы курите, хотя при мне ни разу не курили. Но я видела, как вы курили в саду. Да, да, инспектор Стадлер, я слежу за вами. Я — за вами, а вы — за мной.

Стадлер вынул из кармана пачку сигарет, достал две, прикурил обе и протянул одну мне. Жест показался мне слишком интимным, я отдернула руку и захихикала.

— Среди друзей Клайва тоже попадаются ненормальные, — сообщила я и раскашлялась. Земля покачнулась под ногами, на глаза навернулись слезы. — С виду и не скажешь, но могу поручиться — у каждого есть роман на стороне. Мужчины — те же звери из зоопарка. Следовало бы держать их в клетках, чтобы не бегали где попало. А женщины — сторожа зоопарка. Вот что такое брак. А вы как думаете? Мы укрощаем их и пытаемся приручить. Нет, скорее цирк, а не зоопарк. Ну, не знаю.

Я пыталась вспомнить всех, кто бывал в этом доме, даже тех людей, адреса которых я не знаю. Понятия не имею, с чего начать. Поэтому сначала перечислила всех, кто работал в саду и в доме. Есть одна порода мужчин... всем известно, как они себя ведут. С такими я сталкиваюсь повсюду. Куда бы ни пришла. Среди отцов в школе Гарри, в компьютерном клубе у Джоша. Там тоже хватает странных типов. И... — Я забыла, что еще хотела сказать.

Доктор Шиллинг положила ладонь мне на плечо.

— Дженни, пойдемте со мной. Я приготовлю вам обед, — пообещала она.

— А разве уже пора? О Господи! А я думала, еще успею убрать в спальнях у мальчишек. Надо же было столько провозиться со списком!

— Идемте.

— Знаете, а я ведь выставила Мэри.

— Вот как?

— В доме осталась я одна. Ну, еще Крис и Клайв. Но они не в счет.

— Вы о чем?

— Разве помощи от них дождешься? От мужчин? Нет, надеяться можно только на себя.

— Будете тост?

— Можно и тост. Мне все равно... Господи, какая грязища на кухне! Не дом, свинарник. Везде бардак. Ну скажите, как мне справиться одной?

Что было потом, я помню смутно. Кажется, я сказала, что мне нужно за покупками, и даже начала искать плащ. Но найти не смогла, а люди вокруг принялись отговаривать меня. Их голоса слышались отовсюду, царапали меня изнутри, жалили, как осы, проникшие сквозь череп прямо в мозг. Я раскричалась, велела им убираться прочь и оставить меня в покое. Голоса утихли, но кто-то вцепился мне в руку. Вдруг я очутилась у себя в спальне, а доктор Шиллинг сидела так близко, что я чувствовала ее дыхание. Она что-то втолковывала мне, но я не понимала ни слова. У меня болела рука. Потом все вокруг очень медленно потемнело, и я погрузилась во мрак и тишину.

Я как будто провалилась на дно глубокой черной ямы. Иногда я выбиралась оттуда и видела лица, мне говорили то, чего я не понимала, и я валилась обратно, в уютную темноту. Пробуждение было совсем другим. Серым, холодным и жутким. У постели сидела женщина-констебль. Посмотрев на меня, она поднялась и вышла. Мне хотелось снова уснуть, забыться, но не удалось. Я задумалась о том, что натворила, потом начала отгонять мысли. Не знаю, что со мной случилось, но вспоминать об этом было бессмысленно.

В комнату вошли доктор Шиллинг и Стадлер. Оба явно нервничали, словно их вызвали к директору школы. Я молча потешалась над ними, пока не поняла, что они, должно быть, опасаются моих новых выходок. Наверное, мне уже стало лучше, потому что присутствие посторонних в моей собственной спальне невыносимо раздражало. Я обнаружила, что на мне моя зеленая ночная рубашка. Кто же переодел меня? Кто при этом присутствовал? Об этом тоже было лучше не думать.

Стадлер остался у двери, а доктор Шиллинг подошла к кровати, держа в руках одну из моих французских керамических кружек. Вообще-то я покупала их для детей. Люди ничего не смыслят в таких вещах. Кухня миссис Хинтлшем — это операционная, в которой командую только я. Неизвестно, что там творится теперь.

— Я принесла вам кофе, — сообщила доктор Шиллинг. — Черный. Как вы любите. — Я села и взяла кружку обеими руками. Двигать перевязанной рукой было неудобно, зато кружка не обжигала пальцы. — Дать вам халат?

— Да, будьте добры. Шелковый.

Отставив кружку на тумбочку, я с трудом влезла в халат. Мне вспомнилось, как в тринадцать лет я извивалась, влезая в купальник прямо на пляже, под полотенцем. С тех пор я не поумнела. Никому нет дела до меня. Доктор Шиллинг придвинула к постели стул, Стадлер подошел к ней. Я решила не раскрывать рта. Мне не за что извиняться — пусть просто уйдут отсюда. Но молчание вскоре стало тяготить меня, и я заговорила.

— Вы как будто решили проведать меня в больнице, — заметила я, не скрывая сарказма. Оба промолчали. Они просто смотрели на меня с отвратительной смесью настороженности и сострадания на лицах. Чего не могу терпеть, так это когда меня жалеют. — А где Клайв?

— Утром уехал. Сегодня вторник. Ему надо было на работу. Сейчас позвоню ему и скажу, что вы проснулись.

— Наверное, я вам уже осточертела, — сказала я доктору Шиллинг.

— Забавно, — отозвалась она, — я как раз думала о том же. То есть наоборот. Мне казалось, это я вам уже осточертела. Мы ведь говорили о вас.

— Не сомневаюсь.

— Не подумайте ничего плохого: мы просто спорили... точнее, обсуждали... — Она оглянулась на Стадлера, но он возился с узлом галстука, старательно отводя глаза. — Я... то есть мы поняли, что были недостаточно откровенны с вами, и решили исправить свою ошибку. Дженни... — Она помедлила. — Дженни, сначала я хочу попросить прощения за назойливость. Вы знаете, что я психиатр, что мне каждый день приходится иметь дело с душевнобольными пациентами. Но сейчас моя задача — помочь полиции поскорее поймать опасного преступника. — Она говорила со мной мягчайшим тоном, как врач с тяжелобольным ребенком. — Вы стали чьей-то навязчивой идеей. Один из способов вычислить преступника — понять, что привлекло его внимание. Поэтому мне и пришлось так настойчиво расспрашивать вас. Но мне известно, что у вас уже есть прекрасный врач, и я ни в коем случае не пытаюсь заменить его. И не мне учить вас жизни.

Я приподняла бровь — саркастически, если такое возможно. Значит, теперь эти двое сговорились обращаться со мной бережно, проявлять «понимание». Заботиться об этой смешной Дженни Хинтлшем, которой так недостает человеческого тепла.

— Надо полагать, вы поняли, что я окончательно свихнулась, — подытожила я. Мне хотелось оскорбить их, задеть побольнее, но не вышло.

Доктор Шиллинг не улыбнулась.

— Вы имеете в виду — вчера? — уточнила она. Я не ответила. Вдаваться в подробности мне совсем не хотелось. — Вы просто не выдержали напряжения. Но теперь все мы рядом. Мы постараемся помочь вам. И все же вам придется нелегко. Мы прекрасно понимаем, в каком вы положении.