Артур Хейли - Город Воров

Влетев в квартиру, я сразу, даже не включая света, бросился к аппарату.

— Фостер слушает.

— Я вам весь вечер названиваю! — Усилившийся акцент означал состояние паники.

— Ну вот, Мигель, я наконец подошел. Что случилось?

— Мисс Роуз… ей нехорошо.

— А ей когда-то было хорошо?

— Нет, вы не понимаете. Она хотела покончить с собой. Она вскрыла себе вены.

Я выдохнул с трудом, словно только что получил хороший удар под дых — знакомое, кстати, ощущение.

— Когда это произошло?

— Да я давно уже вам звоню… уже несколько часов. Где-то после ужина примерно.

— А почему ты не вызвал полицию?

— Она не хотела, чтоб я вызывал… — Он растерянно умолк.

Почему она не хотела, мне было понятно — полиция тут не помогла бы, зато сочла эти ее действия признанием вменяемой ей вины. Но кто-то же мог ей помочь! Причем гораздо лучше меня.

— Как она сейчас себя чувствует? — спросил я.

— Она спит. Я дал ей таблетки. Прятал их от нее уже несколько месяцев. Доктор считал, что ей опасно их доверять. Но я не знал, что делать, и дал… — Судя по голосу, он начал немного приходить в себя.

Я лихорадочно соображал, что предпринять. Мне было совершенно не понятно, что происходит и что за всем этим кроется.

— Ты присматривай за ней, я скоро подъеду.

— Спасибо. Я дверь не буду запирать, так что можете не звонить.

Да я вообще-то и не собирался звонить, но говорить ему этого не стал — просто повесил трубку и снова выскочил из квартиры.

На улицах было пустынно в этот поздний час. Неоновые огни светились, отражаясь в зеркально-темных витринах и настенных табличках, но окна во всех домах были темными, отчего казалось, что город покинут людьми, и светофоры на перекрестках мигают ни для кого. Я сделал разворот на Хайлон-Драйв и на этот раз припарковался на дорожке у дома. В отличие от соседних домов, в доме Розенкранца светились все окна.

Мигель открыл мне еще до того, как я успел взяться за дверную ручку.

— Она пока спит. У себя наверху, — первым делом доложил он.

— А где мистер Розенкранц?

Мигель покачал головой.

— Не знаю. Его нет дома с самого утра. К ужину мисс Роуз сильно разволновалась. Я пытался звонить вам. Где вы были?

— Отсутствовал. Рассказывай дальше.

— Она сначала кричала, потом заперлась у себя наверху. Через какое-то время притихла, и я тоже успокоился, но оттуда не доносилось вообще никаких звуков, и я заподозрил неладное… Открыл запасным ключом и вошел.

— Она знала, что у тебя есть ключ?

— Да.

— И что дальше?

— Она лежала на полу в ванной с перерезанными запястьями. Там была кровь, но не так чтобы много. Я перевязал ей руки и отнес в постель, дал таблетки, а потом не переставая названивал вам.

— Когда ты последний раз к ней заглядывал?

— Я проверяю ее каждые десять минут.

Выглядело это довольно правдоподобно. Например, так — капризной своевольной кинозвезде захотелось иметь в своей жизни такую же драму, как в ее фильмах. Нокс говорил мне, что она склонна к истерической перемене настроений, и я сам уже имел возможность в этом убедиться. Но про склонность к самоубийству мне никто не говорил.

— Проводи меня наверх, — сказал я.

Мы поднялись по лестнице, противоположной той, что вела в кабинет Розенкранца, и по тесному коридорчику мимо двух закрытых дверей прошли к приоткрытой двери. Но Мигель все равно постучал перед тем, как войти.

Единственным источником света здесь были два настенных бра, стилизованных под свечи в канделябрах. Они располагались по обе стороны огромной двуспальной кровати. Их свет оставлял желтые пятна на зеленых обоях. На потолке висела люстра, но она только создавала красоту. Открытая дверь сразу за постелью вела в ванную.

Мисс Роуз лежала на постели с ближней к нам стороны, окруженная со всех сторон разнокалиберными подушками, украшенными шнурочками и тесьмой, и только одна из этих подушек была обыкновенной, в наволочке, пригодной для спанья любого человека в любом состоянии. Из-под откинутого одеяла виднелась простыня. На ней безвольно покоилась правая рука мисс Роуз. Запястье было перевязано носовым платком, и я не сомневался, что такой же платок был и на второй руке. В общем, картина была словно скопирована со слезливой киношной мелодрамы.

Мигель приблизился к постели.

— Мисс Роуз… мисс Роуз! Здесь мистер Фостер, он пришел помочь.

Она не шевелилась, и он обратил ко мне полные тревоги и страха глаза. Мне было ясно, что он влюблен в нее. И кстати, зря.

Я тоже подошел, взял ее правую руку, перевернул и развязал платок. То ли она не имела серьезных намерений умереть, то ли просто не знала, как правильно это сделать. На ее запястье были два неровных поперечных, а не продольных пореза, и выглядело это так, словно она в первый раз была не уверена и сделала вторую попытку. Порезы были не так чтобы совсем уж поверхностные, но наложения швов не требовали. Кровь уже запеклась, и на платке оставалось всего лишь небольшое пятнышко. Я нагнулся и взял вторую ее руку — там была та же картина.

Я положил обратно на постель ее левую руку, и в этот момент веки ее дрогнули, и она проговорила что-то по-французски сонливым голосом человека, находящегося под наркотическим воздействием. Она еще что-то пробормотала, потом открыла глаза и, наверное увидев меня, перешла на английский:

— Я не умерла.

— А хотели? — спросил я.

Она закрыла глаза, облизнула губы и проговорила:

— Можно воды?

Мигель побежал в ванную и принес ей оттуда стакан воды. Он вложил его ей в руку, но она просто держала его, поставив на постель и не предпринимая попытки отпить глоточек.

— Если вы хотите вскрыть себе вены, то резать нужно не поперек, а вдоль руки, по направлению к локтевому сгибу, — сказал я. — Только так вы сможете истечь кровью, а порезами поперек запястья ничего не добьетесь.

— А я еще удивилась, почему так мало крови, — сказала она.

— И почему вы хотели покончить с собой? Потому что у вас муж алкоголик, а какие-то полицейские не слишком любезно с вами обошлись?

Мигель у меня за спиной зашевелился, ему явно не нравилась манера, в какой я завел разговор с мисс Роуз. Но он сам вызвал меня, так что ему предстояло вытерпеть от меня все.

Она медленно покачала головой, не поднимая ее с подушки.

— Вы хотите поехать в больницу? — спросил я. — Вы считаете, там вам удастся избавиться от всего этого?

— Я не хочу в больницу, — проговорила она голосом обиженного ребенка. — Я вообще ничего не хочу! Я жить не хочу!

— Вы можете перестать изображать мадам Бовари, — сказал я. — Никто не считает, что вы как-то связаны с этим убийством. Полиции просто нужны заголовки в газетах.

— Это не из-за полиции. — Голос ее немного набрал силу.