Марина Серова - Диагноз под прикрытием

— Это вы воровали ампулы из Натальиной сумки? — уточнила я сурово.

Женщина кивнула, в ее жесте читалось отчаяние и безысходность.

— Я делала это только для моей бедной девочки… Несправедливо, что она так страдает, за что ей это наказание? Ничего больше не помогает, только сильнодействующие препараты… После них она даже улыбается, недолго, но мучения отступают… Она зависима, я знаю, но иного выхода нет! Пожалуйста, не рассказывайте никому. Если меня уволят, я не знаю, что делать! Снежана не выдержит этого, она не живет, она в аду мучается…

— Только зачем вы тогда подбрасывали разбитую ампулу оксикорина Наталье? — спросила я. — Если наркотические обезболивающие вы брали для дочери, почему хотите добиться увольнения Дьяковой? Из-за мести? Потому, что она не помогла положить Снежану в клинику?

— Я не хочу, чтобы Наталью уволили, — возразила диспетчер. — Да, я у нее ампулы брала, потому что не простила ее, она ведь могла помочь Снежане. Но не сделала этого, хотя другим помогает… Пожалуйста, Таня, не выдавайте меня заведующему… Я… я не знаю, что делать! Это замкнутый круг, это безысходность… Видеть, как с каждым днем твоей дочери, единственному дорогому тебе человеку, все хуже и хуже, и осознавать, что ты ничего не можешь сделать… Это же преступление, это хуже, чем воровство лекарств! Снежана — не наркоманка, ей жизненно необходимы эти лекарства, понимаешь? Она только благодаря им и живет… А я не смогу, я не переживу, если она погибнет… Это ведь не преступление, подумай сама! Я помогаю своей дочери, любая мать на моем месте поступила так же!

— Но почему вы не поговорите с заведующим? — изумилась я. — Почему не вызываете «Скорую», ведь, если больному требуется дорогое обезболивающее, врачи сами делают инъекцию! И вы не нарушали бы закон, не пришлось бы красть препараты!

— Я раньше так и делала, — пояснила диспетчер. — Но в последнее время болезнь Снежаны усилилась, приступы повторяются ежедневно, иногда по нескольку раз в день. Я каждый раз вызываю врача, но дозы не хватает. Приступ повторяется снова, поэтому у меня должны иметься ампулы, чтобы ввести лекарство повторно… Умоляю тебя, не рассказывай ничего Андрею Максимовичу! Если он меня уволит, мы останемся вообще без денег! И тогда не знаю, что будет со Снежаной…

— Хорошо. — Я расцепила свой захват. — Но вы подмешали в чай Натальи снотворное, да? А как бы вы поступили, если б врачу надо было поехать на вызов?

— Снотворного было совсем немного, — сказала та. — И Наталью я не собиралась посылать на адреса, ездили бы другие врачи… Это как компенсация, понимаешь? Я позволяю ей поспать на работе, облегчаю сутки… Я не желала зла Наталье, я всего лишь хотела помочь своей дочери…

Я задумалась.

С одной стороны, вора я нашла, а вот человека, который подбросил ампулу и намеревается добиться увольнения Натальи, не обнаружила. Я еще толком не придумала, что делать с диспетчером, поэтому сказала Мишиной:

— Отправляйтесь в диспетчерскую. Только я вам советую поговорить с заведующим и объяснить ему ситуацию. У него имеются полномочия положить вашу дочь в специализированную клинику, он же помог матери Елены Стрелковой. Если хотите, я могу тоже побеседовать с Андреем Максимовичем, он человек добрый и отзывчивый. Понятия не имею, почему вы раньше этого не сделали.

— Я боялась, — покачала головой Ольга Ивановна. — Когда я в первый раз взяла без разрешения ампулу, лекарство помогло. Но если бы я обратилась к заведующему, он подумал бы на меня, что я ворую препараты… И уволил бы меня…

— Ладно, идите в свой кабинет, — велела я. — Обещаю, что поговорю с заведующим и он вас не уволит. Да, кстати, а где сейчас ваша санитарка, Анна Степановна?

— Я отправила ее мыть туалет, — пояснила диспетчер. — Она могла увидеть, что я роюсь в сумке, поэтому мне надо было обойтись без свидетелей…

Я кивнула и вернулась в комнату отдыха. Подошла к окну, где лежала сумка Натальи, вытащила первую попавшуюся ампулу и аккуратно положила ее в пакетик, после чего закрыла чемоданчик и отправилась в туалет.

Санитарка старательно развозила грязь, создавая видимость сосредоточенной работы по наведению чистоты. Я прошмыгнула в уборную, нагнулась и положила ампулу на пол. Санитарка по-прежнему не обращала на меня внимания, как будто меня в туалете не было. Я кашлянула, и уборщица наконец обернулась. Хмуро смерила меня взглядом и собралась вернуться к прерванному занятию.

— Анна Степановна, у вас из кармана выпало. — Я подняла ампулу и с улыбкой потрясла пакетом прямо перед носом санитарки. — Вы, видимо, собирались подбросить это под кровать Натальи Дьяковой, вот… Неаккуратно вышло, да? Представляете, если б я не подняла ампулу, ее нашел бы кто-нибудь другой, вам повезло, что я оказалась в уборной…

Санитарка замерла на месте, сжимая в руках швабру, и оторопело посмотрела на меня. В ее узеньких глазках-щелочках промелькнуло нечто похожее на испуг и какой-то животный ужас, словно она увидела перед собой привидение.

— Вам так трудно приходится, — продолжала я ломать комедию. — Вот стараетесь, а Наталью все никак не увольняют. А ведь как было бы хорошо — если бы Дьякова лишилась работы, она бы не стала заведующей. А на ее месте могла бы оказаться ваша дочь, правда? Вы ведь для нее стараетесь? Надеетесь заслужить прощение, так?

Уборщица машинально разжала руку, швабра гулко упала на пол. Под грязной тряпкой растеклась серая лужа. Я отступила назад, брезгливо поморщившись. Однако санитарка даже не заметила, что ее рабочий инструмент валяется на полу.

— Но… как… как ты узнала? — прошептала она.

Несмотря на то что, похоже, уборщица недавно выпивала, ее голос был абсолютно трезвым, и только лицо выдавало в ней заядлую алкоголичку.

— Элементарно, — пожала плечами я. — Поговорила с Андреем Максимовичем, который держит вас на работе, несмотря на то что вы пьете. А он поведал мне, что сжалился над вами, вроде в курсе, что у вас умер муж, которого вы любили, и вы не смогли справиться с горем. Подсели на алкоголь, в результате чего совсем разрушили свою семью. Вашу дочь в возрасте восьми лет отдали в детский дом, а вас лишили родительских прав. Вот только Андрей Максимович не знал настоящей причины, по которой вы устроились на подстанцию. Единственное, чего мне неизвестно — так это каким образом вы вышли на след своей взрослой дочери, как узнали, что Влада Кузнецова работает на пятой подстанции.

— Я разговаривала с директором детского дома… — прошептала Анна Степановна. — Та рассказала, что Владу удочерили Кузнецовы, я даже адрес их узнала… Но они переехали в Москву, и соседка их бывшая сказала, что их дочка Влада вместе с ними… Я случайно узнала, что Влада вернулась в Тарасов из Москвы, благодаря своей подруге Вере. Она хорошо владеет компьютером и для меня разузнала, что Влада училась в медицинском, в Москве, а потом ее родители умерли, но оставили ей квартиру в Тарасове. Поэтому Влада и вернулась… Но… я не знаю, как сказать ей, что я — ее мать… Она ведь такая… такая взрослая, такая красивая, умная… а я… я — санитарка, уборщица… пьющая поломойка… я не могу ничего с собой сделать, я пыталась бросить пить, но как вижу ее, так такая тоска накатывает… ничего, кроме бутылки, не спасает, только тогда немного отпускает… А вы, вы давно знаете про меня и про Владу?